22:52 «Я – маленький Жуков!» |
| Снарядами он сжигал вражеские танки, зубами перегрызал врагу горло 97-летний уфимец Мугин Каримович Нагаев - один из немногих ныне здравствующих воинов Башкирской кавалерийской дивизии. В 70-е годы он написал воспоминания о пережитом на войне. И вот я листаю его записки, слушаю рассказ... Рассказывает ветеран азартно, хоть и сбивается порой на именах и названиях, а Сталина называет президентом. Рейд по тылам врага на станцию Дебальцево стал темой публикации в номере за 20 февраля. Сегодня завершение разговора – о том, как сельский учитель стал воином и дошёл до самого Берлина. Ирек САБИТОВ  Лейтенант Нагаев в августе 1942 года Фото из домашнего архива Сын за отца - … Мы из деревни Суккулово Ермекеевского района. Отец у меня очень верующий был, образованный. Но не мулла. Говорил, они там, в мечети, заповеди нарушают - деньги берут. Его приглашали молитвы читать, деньги предлагали, а он: «У нас в деревне слепой есть, купите ему мешок муки». А я секретарём комскомитета стал и пионервожатым. Спортом занимался. Потом на педагога выучился в Белебее. - Из верующей семьи – и комсомолец? - Я тоже верил. На уроках в завуалированной форме идеи ислама распространял. Хотели мечеть в селе под клуб отдать. Танцы в мечети – нехорошо. Я убедил односельчан, чтобы там сделали школу. Но намаз не читал, уразу не держал, так что у меня грехов полно. А в 39-м году в армию пошёл. Педагогов не брали, я сам попросился. Было так. Меня в военкомат привлекли - определять образованность призывников. У кого сколько классов. Однажды какой-то парень вдруг как прыгнет через стол! И бежит! Я за ним, хватаю… А он, оказывается, от радости. «Меня, - говорит, - в армию не брали. Из-за отца. А теперь указ Сталина: сын за отца не отвечает. Меня взяли!» Вот такой патриотизм был раньше. И я начал думать: «А почему я сижу здесь?» Написал заявление. И меня призвали. «Отдай, пусть забирают» - То есть этот парень, у которого отца репрессировали, остался патриотом? И это на вас так повлияло? - Ага. …А нас же тоже репрессировали. Раскулачили. Рассказать? В семье у нас пять мальчиков (я пятый) и младшая девчонка, Карима. Мы середняки. Две лошади, две коровы. Дом с соломенной крышей. И, значит, кое-кто из деревенских взъелся на моего религиозного отца. Однажды приходят трое. Забирать одеяла, матрасы. Как будто в счёт налога… Мать не даёт. Я тоже. Маленький, а вцепился... А отец возле двери стоит. «Отдай, - говорит. – Пусть забирают». Потом один раз кушаем… Пришли посуду забирать. Сидели ждали, пока мы покушаем. Когда закончили, забрали. Потом корову. Потом лошадей. Потом забрали дом. Нас загнали в баню. Потом усадьбу. А баню посадили туда, где овраг. Ничего там нет. Мы траву кушали. Траву. Мать возьмёт пять или шесть ложек муку, зальёт кипятком, и траву туда. Живот раздувается, пить хочется. Нога у меня заболела, ходить не мог. - Как выжили? - Должны были умереть. Но выжили. Два брата убежали. Раскулаченных начали в Сибирь отправлять, вот они и убежали. Работали в Москве на железной дороге. Один, Муса, приехал в деревню ненадолго в 40-м году. Я был тогда в армии, не повидался с ним. Потом он уехал опять и умер в Москве. - Вы должны были Советскую власть ненавидеть, а пошли в армию… - Однажды после войны в автобусе разговорился с каким-то полковником. Он говорит: «А Ленин – фашист». - Ничего себе. Ну, это, наверное, когда уже перестройка шла? - Ага. А я говорю: «Я два университета марксизма-ленинизма окончил… 40 ленинских томов вызубрил… Ленин – пророк!» Он же всё предвидел, предупреждал, что бедняк после богачей начнёт на середняка бросаться, надо бедняка с середняком объединить... - А Сталин? - Сталин… Он же сапожник! Всё против Ленина... По дороге на войну украли сапоги - Призвали вас в армию. Куда служить направили? - На Дальний Восток. Станция… Названа именем этого… Ну… Убили этого человека… В поезде в топку бросили… - Лазо? - Вот-вот, молодец! Станция Лазо. Я окончил полковую школу, присвоили звание младший лейтенант. Направили в Усть-Сунгарийский укрепрайон командиром огневого взвода. У меня были 152-миллиметровые пушки-гаубицы. - Перед этим было два конфликта с Японией. Вам что-нибудь рассказывали про них? - Нас настраивали, чтобы не ввязаться в войну с Японией. Политика такая. Самолёты летают ихние над нашей территорией - стрелять нельзя. - Как вы узнали о нападении Германии? - Комиссар полка приехал. Собрал на политинформацию. «Дорогие товарищи! – говорит. - Без объявления войны Германия начала войну против Советского Союза. Россию ни один враг в жизни не побеждал, и в этот раз победа будет за нами…» Я сразу заявление дал: хочу на фронт. Несколько раз писал. А мне отвечают: «Время придёт – все пойдут, подождите». И вдруг в декабре 41-го вызывает командир полка: «У вас есть в Москве кто-нибудь?» - «Никого нет». «Как же, - говорит. - На ваше имя телеграмма. Вас вызывают в Свердловскую область. Наверное, есть у вас кто-то…» - Решил, что у вас блат? - Ага. «…Завтра всё надеваете новое. Разрешается взять пистолет». Я говорю: «Пистолет брать отказываюсь. Вдруг потеряю». На следующий день он со мной на машине поехал до станции. Проводил. А в поезде ехали тюремщики… - Вы имеете в виду заключённых? - Освобождённых. И ночью они у меня украли сапоги. Тут проходит старший лейтенант. Я к нему: «Товарищ командир. У меня сапоги украли…» И он помог - у него была лишняя пара. Хромовые. Но маленькие оказались. С носками не лезут. Только босиком. Так добрался до Свердловска, потом до Башкирии. Тут формируется 112-я Башкавдивизия. А мороз - 40 градусов! В Благовещенске прибывающих принимал Радик Хабиров. Узнал, что я в сапогах на босу ногу, сразу скомандовал выдать мне валенки и шубу… Назначили командиром огневого взвода 101-й отдельного конноартиллерийского дивизиона. Мы находились в Дёме. Орудия деревянные. Солдаты прибыли. По 35 - 45 лет, грамотные, преданные. Я их учил: обязанности наводчика, заряжающего, замкового... В апреле 42-го под Тулу отправили. Там мы получили орудия - 76-миллиметровые ЗиС-3. Начали тренироваться – а мои люди уже знают, что делать… Эти пушки - сильнейшее оружие. Только тебе скажу: мы и термитными снарядами стреляли. От них всё горит… Река покраснела от крови - Ну, вот лето 42-го. 112-я Башкавдивизию в составе 8-й кавкорпуса отправляют маршем на Брянский фронт, в Тербунский район Курской области. 2-7 июля дивизия отбивала атаки врага. Расскажите о первых боях. - Перед этим, ещё в тылу, командир дивизии Шаймуратов митинг устроил. Говорит: «Дорогие товарищи! Ми идём в бой! Мы должны победить в первом бою! Если мы победим в первом бою, мы войну выиграем! Мы победим!» Как он такие слова находил? Я их всё время помнил… Ну, первый бой, значит. Река Олым. Мы на батарее ждём врага. Вырыли окопы. Четыре орудия и два пулемёта ДШК – справа и слева. А немцы… Пошли во весь рост. Как психическая атака. Бьём по ним - не ложатся. Через мёртвых шагают дальше. Река Олым неглубокая. Красная стала от крови... Ты лучше почитай. У меня тут всё подробно записано. По памяти и документам. Писатель Ахтям Ихсанов (работал заместителем редактора дивизионной газеты «Кызыл атлылар»– И.С.) после войны в архиве месяц материалы собирал, а потом мне отдал. Я же советом ветеранов руководил... Из воспоминаний М. Нагаева «112 Башкирская кавалерийская дивизия 30 июня 1942 года получила боевую задачу обороняться на рубеже Алешки, Малые Борки, Никольское, Покровское, Святоша, высоты 208,9 и 224,8. На правом фланге дивизии занял оборону 275 кавалерийский полк под командой майора Кусимова с первой батареей 101 отдельного конноартиллерийского дивизиона. 30 июня прибыли на место и начали спешно готовить орудия к бою… Я с командиром батареи Гареевым М. М. провёл привязку боевого порядка… 2 июля 1942 года. Утро. Из-за бугра выползли пехотные полки гитлеровцев с 80 танками, поддержанные с воздуха авиацией. Гитлеровцы шли во весь рост. Артиллерия противника вела огонь по переднему краю… Командир батареи командует: - Огонь!.. Фонтаны земли выросли перед колоннами гитлеровцев. Батарея поставила неподвижный заградительный огонь – выпустила несколько сот снарядов. Пьяная банда, не считаясь с потерями, продолжала идти вперёд… У села Набережное гитлеровцы захватили переправу на реке Олым и стали угрожать флангу и тылу обороны 294 кавполка майора Нафикова, который занимал оборону левее 275 кавполка майора Кусимова… Смелые, бесстрашные командиры проявили находчивость. Ночью бойцы этих двух командиров подползли к расположению гитлеровцев и, окружив их с трёх сторон, уничтожили врага у села Набережное и прилегающих участках. Ранним утром над позициями полков и артдивизиона появились вражеские самолёты. Начали бомбить боевые порядки. Под прикрытием артиллерийско-миномётного огня фашистские батальоны поднялись в атаку. В течение дня эскадроны и батареи отбивали атаки противника… На другой день рано утром 18 вражеских самолётов начали сбрасывать бомбы на позиции, занимаемые полками и артдивизионом. Артиллерийская подготовка длилась более часа. Оборудованные двумя и даже тремя накатами землянки пригодились. Потери были незначительными. На этот раз противник перешёл в атаку на широком фронте. Между населёнными пунктами Алёшки и Малые Борки гитлеровцам удалось переправиться на нашу сторону силами до батальона пехоты с миномётной батареей… Командир батареи лейтенант Гареев с закрытой огневой позиции уничтожил переправу, а командир взвода лейтенант Минияров с комиссаром дивизиона майором Шакирьяновым прямой наводкой уничтожил миномётную батарею противника…» Дальше всё напряжённее. Командир 275 кавполка Кусимов поднимает полк в атаку. Лично уничтожает 10 немецких солдат и двух офицеров. Враг откатывается на западный берег Олыма. Но вскоре попадает в окружение 294-й кавполк. Его выручает полк Кусимова… Ночью лейтенант Минияров меняет огневую позицию и с утра открывает огонь прямой наводкой по огневым точкам противника. Уничтожены три пулемётных гнезда. Взбешённые фашисты лезут на позиции артиллеристов. Минияров приказывает открыть огонь картечью. Делать это из пушек ЗиС-3 опасно: вылетающие из ствола картечные пули могут повредить дульный тормоз или срикошетить по самим артиллеристам, да выбирать не приходится... Стальной град косит фашистов, и они откатываются. Но немецкие снаряды рвутся всё ближе. Ранены Минияров и два красноармейца, контужен комиссар Шакирьянов. Расчёты обоих орудий перемещаются на позицию взвода Нагаева. Раненых с трудом отправляют в тыл… - …Потом левее и правее немцы обошли нашу батарею. Они уже у нас в тылу! Организуем круговую оборону. Тут прибыл боец с запиской от комиссара дивизиона: «Лейтенанту Нагаеву. Оставь одно орудие со старшиной Ахметгареевым для прикрытия отхода батареи. Немедленно выведите батарею к своим! Шакирьянов». Я Ахметгарееву передал приказ. Он говорит: «Товарищ лейтенант! Впереди нас кавалеристов нет. Я ведь попаду в плен». Я ему: «Слушай мой приказ, Ахметгареев. Я тебя не оставляю. Людей снимай, и на опушку леса». И другие орудия снял, и туда же. Вся батарея здесь, человек 110 - 130. На лошадях, на повозках. Поставил задачу: «Сзади у нас немцы. Ещё не окопались. Выходим к своим. Галопом. Все будем вести огонь…» Тут появились девять самолётов, покрутились там, откуда мы ушли, и улетели. Если бы чуть-чуть опоздали, они бы нас кончали. Аллах спас. Тут я командую: «В атаку! Галопом!» Скачем... Стреляем… Пыль… Немцы под ногами… Руки поднимают… Мы их топчем… Ушли. Впереди разрывы мин – немцы начали бить, с перелётом. Мы на бугор вышли, и вниз… Соображаю: в этом направлении будут стрелять. Поворачиваю батарею на 90 градусов влево. И тут ураганный огонь – туда, куда мы не пошли… За то, что батарею из окружения вывел, я получил первую награду - медаль «За боевые заслуги». Но высшая награда - когда Ахметгареев ко мне подошёл: «Спасибо!» И слёзы на глазах. - А что стало с командиром взвода Минияровым? - Похоронили… Почти. Опустили в окоп на плащ-палатке. И тут он пошевелился! Думали умер, а он жив! В медсанбат скорей… Его орденом Красного Знамени наградили. Мы его жене письмо написали, какой он герой. Она к нему в госпиталь поехала. Потом он всё-таки скончался. Осколок в лёгком сидел… А нас перебросили в район села Тербуны-2 – там же, в Курской области. Сделали 30-километровый марш До октября оборону держали. Не пустили немцев. В октябре приказ: сдать боевые порядки, и маршем в Воронежскую область на отдых. Своим ходом, по ночам. И подо мной убило лошадь В начале ноября 1942 г. 112-ю Башкавдивизию в составе 8-го кавкорпуса маршем скрытно перебросили в Ростовскую область, под Сталинград. 19 ноября началось наступление: Юго-Западный и Сталинградский фронты встречными ударами проломили вражескую оборону и 23 ноября замкнули кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса в районе хутора Калач. - …Ну вот, наступление. 25 ноября мы должны были захватить аэродром в районе станицы Обливской. За ночь не успели дойти. Рассветает. Самолёты поднялись. 50 бомбят, улетают, другие прилетают. Чуть-чуть не задевают… Сирены у них… Пулемёты… А лётчики даже из пистолетов стреляли. Руку высунет, из кабины с пистолетом… - Издевается так? - Ага… Там в поле сено – наши под ним прятались…. Целый день эта бомбёжка. Человек 500 мы там потеряли. Вот смотрю: с самолёта - чёрная бомба. В меня летит… Я с лошади прыгаю. Я же - акробат-перворазрядник. Скорей в сторону. Бомба упала возле коня. «И-и-и…» Его убило, а я целый. А всего подо мной три лошади убило. Вторую – при выходе из рейда в Донбассе. Свои стреляли. А третий раз опять бомбой, под Берлином. Меня там контузило. А тут – что делать? Нас рассеяло. Орудия в поле остались… Стемнело. Я двух коней нашёл. Беру три-четыре человека с каждого расчёта и вывожу по очереди орудия. Надо шесть лошадей запрягать, а я двух. Как-то сумел. Фактически украл у немцев все четыре пушки. Снегопад помог. За это меня командир дивизиона всё время вспоминал. «Ты, - говорит, - опять батарею спас, лейтенант». И дальше идём. Две батареи, наша и полковая, по четыре орудия, оказались в начале колонны. Так кустарник, засорённая местность. Разведка говорит: «Румыны нас атакуют!» До них метров 300 – 400. Целая пехотная дивизия. Разворачиваемся. Я командую: «Шрапнелью! Огонь!» Даже не сняли тормозные откаты. (Имеется в виду, что не сняли стопоры для перевода орудия из походного положения в боевое – И.С.). При этом ствол может взорваться, но тут секунды решают... Восемь орудий открыли ураганный огонь прямой наводкой. Снаряд взрывается после вылета из ствола, и пятьсот пуль летят во врага. Румыны были уничтожены, кто уцелел - отступили. Домой? А кто страну будет защищать? - В 43-м - указ президента… - Сталина что ли? - Сталина, да. Педагогов, писателей – с фронта домой. Ко мне комиссия: Указ показывают. Предлагают демобилизацию. А я разозлился: «Если по одному поедем домой, кто же будет защищать Родину?» Остался в батарее. У нас в дивизионной газете «Кызыл атлылар» работал Ахтям Ихсанов. Потом он писателем стал. Ему тоже предлагали по этому указу домой ехать. Он, как и я, отказался. Это он после войны в архиве материалы о дивизии собирал, потом мне отдал. Для воспоминаний пригодились. А у меня командир орудия был - тоже педагог. Он сразу согласился домой ехать. Знаешь, как пророк учил? Когда защищаешь территорию, которая дана Аллахом, то, если погибнешь, то сразу в рай. Но мне Аллах жизнь сохранил. - Вы боялись погибнуть? - Когда бой идёт, страх исчезает. Страшно мне сейчас иногда. Во сне. Бой с немцами… Бомбят… Просыпаюсь – вот тут страшно. До сих пор перед глазами то, как товарищи гибнут. Был у меня разведчик, старший сержант Гаппинюк. Грамотный! По слухам, раньше имел офицерское звание, за что-то разжаловали. Он всегда давал точную информацию о целях. Родом из Белоруссии, по-моему, еврей. Ну вот, однажды самолёты налетели, обстреляли. Пуля попала ему в живот. Он лежит, тихонько напевает: «Мне в холодной землянке тепло…» И умер. А я стою рядом и плачу… Как мне не дали звание Героя - …В сентябре 1943 года вышли на Днепр. Кусимов со своим полком переправился на тот берег. А там немецкие танки… Я уже командир батареи. Стою на этом берегу. Огонь веду. Галопом скачет комдив Белов. «Почему вы здесь? - кричит. – Там моих кавалеристов давят! Если через полчаса не начнёшь переправляться, расстреляю!» И галопом обратно. Белов меня уважал, сынком называл... А я его с отцом сравнивал. Очень хороший человек. Чуваш. Мне с чувашами и евреями везло… - Вообще-то по официальной биографии он русский. - Нам же его представляли, когда назначили комдивом после гибели Шаймуратова, зачитывали автобиографию. Он такой порядочный… Чтобы с чужими женщинами не путаться, жену на фронт вызвал. Оформили её как бойца, и она в штабе на машинке печатала. Я удивлялся, как Белов всё знает. Объезжает подразделения: этого к награде представит, он в бою отличился… Этого поругает – он полевую кухню потерял… А когда ругается, у него слёзы иногда на глазах. - А тут вам расстрелом грозит… - Не только грозит. Главное, он и сапёрам команду дал. Тащат ворота от домов… Цепляют аркан - на этой, потом на той стороне. Сделали мост. Беру одно орудие, снаряды и туда. За себя командира взвода управления Азовкина оставил, велел остальные орудия переправлять. Там кустарники – это для нас счастье. Мы галопом, на опушке позицию заняли. Танки ползут. А у меня снаряды кумулятивные. Наводчик – раз, раз, раз. Уже три танка горят… Остальные - задним ходом. - А всего танков сколько было? - Не больше десяти, наверное. Вразброс, а не вместе идут. Задним ходом ушли за высоту. С одним орудием спасли мы полк. Подполковник Кусимов вечером вызывает меня и командира орудия Арсланова: «Вы сделали своё дело. Ночью уже танки не пойдут. Выпейте». Мы не пьём. А он настоял. Выпили - и упали на пол. Голодные же. Проснулись перед рассветом. Комполка нету. Бегом к своим. А у нас был один разведчик, секретарь парторганизации. Доносил в КГБ… - В особый отдел. - Ага. Вероятно, Арсланов говорил друзьям, что мы выпили. А тот услышал и донёс. Вдруг вызывает меня начальник политотдела дивизии Покровский. Говорит: «Вы были пьяные». Ну, объяснил я, как переправились, как полк спасли, как выпили. Он всё понял. А потом я и Кусимову рассказал, что начальник политотдела вызывал, отчитывал. Кусимов - коноводу: «Сарбаев, коня!» И галопом к Покровскому. Пистолет выхватил: «Не тронь моих!» Он страшный бывал… Вернулся: «Всё в порядке». - Вы вообще на войне водку не пили? - Ни до, ни после. Отец, когда в армию провожал, сказал: «Будешь пить и курить – не прощу!» Водка – грех… Вот у меня какой грех был. Когда мы в первом бою батарею спасли и победили, я солдатам разрешил за эту победу выпить. Ну, угостил. Тут комдив Шаймуратов на коне. - Проверяет подразделения? - Да. И у нас один пьяный, Яруллин, стащил его с коня! Шаймуратов командует: «Командирам, комиссару батареи - ко мне!» Пришли. Стоим у двери. Он сидит, карту изучает. Потом голову поднял: «Я думал расформировать вас… Но не стану». Подходит к нам: «За малейшее нарушение – расстреляю перед строем. Идите». И всё на этом. Хотя мог меня и с должности снять. Ещё приказал нашей батарее водку не давать в течение месяца. …А за то, что я орудие переправил через Днепр и мы полк спасли, меня к званию Героя Советского Союза представили. Но наградили орденом Красного Знамени. У них уже коммунизм - Освободили вы Украину, Белоруссию. Начинается освобождение Европы. Входите в Польшу… - Так… «Освобождение Европы». Это ошибочный вопрос. Мы Европу не освобождали – победили. Европа воевала против нашей армии. Румыны, итальянцы, венгры, финны… Один Тито в Югославии воевал против Гитлера. - Ну вот, вы входите в Польшу. Вас удивило, как они живут? Сравнивали их деревни с нашими? - Я служил после войны в Германии и Польше. И пришёл к выводу: здесь - коммунизм. Коммунизм. В деревнях на дверях замков нет. Одинаковые дома. У них радио… Они очень хорошо жили. Бедняков нет. Как они добились этого, я не знаю. В лесу чистота. Молоко выносят возле дороги… Повозка - автобус с лошадью. Едет, забирает это молоко... В полях во-о-от такие скирды с травой. А в них всякий мусор - он там гниёт, и удобрение. - Какие отношения были с мирным населением в Польше? - Поляки к нам относились исключительно хорошо. Гостеприимные. Накрывают стол, сажают нас… - А я читал, что в спину стреляли. Партизаны из Армии Крайовой. - Не-е-ет… Был случай, помогли. Мы наступали на Люблин, остановились в деревне… Один солдат мне говорит: «Здесь генерал прячется». - «А кто сказал?» - «Местный поляк». – «Давай его ко мне». Привели. Он дрожит. Я говорю: «Слушай, ты давай как друг, товарищ. Я твой товарищ. Не бойся, мы защищаем хороших людей! Мы рабочий класс защищаем!» Ну, я педагог, умею говорить. У него уже улыбка на лице. «Есть генерал?» - «Есть». - «Пожалуйста, помоги нам его взять». - «Хорошо, хорошо! Вшистко едно…» Я отправил троих для захвата. И сразу предупредил: «Смотрите не трогайте!» Один через форточку в коридор попал. Зашли – генерал спит. Фонарями осветили, подняли. «Хенде хох». Сдали командованию. Там мы захватили очень много немцев. Прятались по сараям, по кустам. Когда пленных уводили, я всегда требовал, чтобы приносили из штаба расписку. Ну, чтоб не убили по дороге. - Как наша армия относилась к мирному населению? - Люблин брали – нам даже запретили артиллерию применять. Чтобы город не разрушать. Вот какое отношение. А в Германии… Обозлённые солдаты… Потому что у них расстреляли семьи… Сожгли дома… Тоже начали сжигать. Немцы же убежали, на домах замков нет… Заходят в комнату, там столы накрыты. А солдаты достают спички, матрасы поджигают. Мы едем по Германии - кругом огонь. Тогда Сталин выпускает приказ: «Гитлеры приходят и уходят. Немецкий рабочий класс остаётся. Мародёров – без суда расстреливать!» И всё прекратилось. - А были случаи расстрелов? - Помню, расстреляли одного перед строем. Но не за грабёж. Кажется, в Белоруссии. Старшина батареи (не вашей, какого-то кавалерийского полка) наказал солдата – сильно избил. И за самоуправство попал под суд. Приговор зачитал… как его… судья или прокурор. И ещё двое при нём, справа и слева. «…Приговаривается к расстрелу». А тот уже без брюк, в кальсонах. На коленях перед ямой. Двое автоматчиков – чтобы не убежал. Но не они расстреляли. Судья спрашивает: «Кто имеет желание исполнить приговор?» - «Я!» И выходит один. Из пистолета в голову… - Жалко вам было этого старшину? - Конечно. Почему я жалею таких – сказать тебе? Помню, в деревне был сельский сход. Милиции же нет. Всё решает сельский сход. Когда вызывают, все должны явиться. Я маленький, наверное, три года. С отцом. Вот двое ведут какого-то человека. Останавливаются и как начали бить… «Зачем, ати? – спрашиваю. - Зачем его бьют?» - «Это нехорошие люди», - говорит. Потом, когда я уже учился, я спросил, почему нельзя бить провинившихся. «Он будет делать плохое, вредить – как же на это не отвечать?» Отец меня сажает за стол: «Вот костёр. Палку положишь - горит. А если не положишь? Будет гореть?» - «Нет». – «А что будет?» - «Потухнет». – «Вот видишь. Если, не будешь на зло отвечать злом, оно исчезнет!» Как мне опять не дали звание Героя - …А второй раз меня представили к званию Героя за бой у Браллентина. Вот, читай, у меня записано. Из воспоминаний М. Нагаева (В воспоминаниях ветерана бой описан на нескольких страницах. Привожу в сжатом виде – И.С.) С 10 февраля 1945 года наша кавдивизия участвовала в Восточно-Померанской наступательной операции. (Восточная Померания – в годы войны часть Германии, ныне Поморской воеводство Польши. – И.С.). После нескольких дней наступления комдив Белов вызвал меня и сообщил, что я назначаюсь командиром опорного противотанкового пункта, который решено создать в районе деревни Браллентин. Дело в том, что в 10 километрах, в городе Арнсвальде, советские войска окружили крупную группировку противника. Немцы наверняка захотят их деблокировать. Туда ведёт одна дорога, через Браллентин. Мне поручается оборудовать и замаскировать позиции орудий батареи, подготовить данные для ведения огня, разъяснить задачу всем офицерам и рядовым. А задача – не пропустить танки врага. Если потребуется, ценой жизни. Ну, раз такое поручили, - значит доверяют. Мы всё сделали - окопы, щели, блиндажи. Все четыре орудия зарыты, замаскированы. По флангам два пулемёта ДШК. Нас прикрывают два эскадрона – тоже в землю закопались. У меня кумулятивные снаряды. Пушки поставил не по уставу. По уставу – в ряд все четыре. Артналёт или бомбёжка – и батареи нет. А я практик. Я маленький Жуков. Я в шахматном порядке ставлю. Если накроют, только одну пушку. Орудиями командовать поставил офицеров, командиров взводов. Такого тоже нет в уставе, мне практика подсказала. 16 февраля немцы пошли. С дальней дистанции по танкам бить нельзя: раскроешь себя, и всё. Расчёты нервничают: «Почему не стреляем?» Может, даже думают: не сдаюсь ли я немцам? А я подпускаю, чтоб наверняка. И стреляют у меня не все сразу, чтобы не показать всю батарею. Наконец командую: «Четвёртому – огонь!» Там командир взвода управления Азовкин, наводчик Кладовиков. Уже четыре танка горят… Тут на позиции взрыв… Пушка замолчала. «Второму – огонь!» Тут командир первого огневого взвода Нудин, наводчик Глазанов. Опять горят несколько танков. Немцы бьют по позиции. Глазанов ранен, но продолжает вести бой… «Третьему – огонь!» Здесь командира второго взвода Борисов, наводчик Лотерев. Два танка подбиты. На позиции взрыв. Лотерев убит, Борисов тяжело ранен… А я у первого орудия. И мой наводчик Хамитов обращается ко мне: «Разрешите к третьему орудию. Отомщу за Лотерева!» Я разрешил. Хамитов побежал туда. Танки были уже рядом. Тут он открыл огонь и сжёг три штуки. Я командую Химитову идти ко второму орудию, а сам становлюсь к третьему. Поджигаю два танка. Сейчас ответят… Прыгаю в окоп. Разрывы… Затихло. Опять к орудию. Снарядом снесло панораму (перескопический прицельный механизм – И.С.). Передом мной – «Фердинанд». Метров триста или двести до него. Бортом ко мне. Решил, что всех кончали. И левее ведёт огонь. А я смотрю - поворотный механизм работает. Подъёмный работает. Навожу. Через ствол ловлю. Зарядил. Как дал! Горит! И я кричу… Шепчу потихоньку: «Ура-а-а-а…» Меня командир полка упрекал: не дело командира батареи быть наводчиком. А я возражал: я и батареей успеваю командовать, а личный состав воодушевляется. А у второго орудия Хамитов. Один за весь расчёт… Потом перебрался к четвёртому. Немцы бьют по второму, а он из четвёртого стреляет, ему помогает связист Габбасов. Взрыв. Хамитова ранило в голову и грудь, но он продолжает бой. Потом потерял сознание. Позже рассказал: очнулся – засыпан землёй. Выполз. К нему подбежал Габбасов. Хамитов отправил его ко мне, а сам пополз в расположение штаба нашего полка. Приполз, шепчет: «Спасайте Нагаева…» А у нас всё бой продолжается. Вечер, а немцы всё лезут, хотя уже без танков. Мы рассчитывали на помощь соседней 5-й батареи, а туда ворвались фашисты. И к нам подобрались вплотную, метров на 60-70. Я скомандовал дать залп картечью. Били из повреждённых орудий, но картечь сделала своё дело. Фашисты стали отходить. Я повёл людей в контратаку. Отбросили, вернулись. Опять обстрел, опять наседают. Струёй из огнемёта полоснули по четвёртому орудию. Второе и третье окончательно выведены из строя. Мы опять в контратаку. Убиты парторг батареи Рашитов, связист Габбасов, умер от ран наводчик Глазанов, тяжело ранены наводчик Кладовиков и санинструктор Гайфуллин. Фашисты рядом. По ним бьют замаскированные пулеметы, но немцы уже на нашей позиции. Рукопашная. На меня прыгает фашист, я падаю ему под ноги, и он перелетает через меня. Старший сержант Дедухин бьёт его прикладом по голове. Готов. На меня кидается другой фашист. Смерть рядом… Но я впиваюсь зубами ему в горло и душу… Дедухин на всякий случай бьёт по голове и его… В том бою Дедухин погиб… Тут выясняется: немцы заняли высоту неподалёку от Браллентина. Решили мы уничтожить эту группу. В ночной темноте скрытно пробрались туда и забросали фашистов гранатами. После этого двинулись к своим, в расположение 58-го кавполка. По нам - огонь. Бьют свои. «Не стреляйте, свои! – кричит Азовкин. – С нами гвардии капитан Нагаев!» Комполка гвардии подполковник Похоревский приказывает: «Нагаев ко мне, остальные на месте!» Выхожу, докладываю о бое. Он меня обнял: «Молодец, выводи своих гвардейцев». Вот так мы выбрались. Потом меня вызвал комдив Белов. Вхожу, начинаю докладывать. Он слушать не стал, подошёл: «Спасибо…» А на глазах слёзы. «Мы с командиром корпуса генералом Константиновым наблюдали за ходом боя. Всё знаем, дорогой. Вот только плохо: мы написали донесение наверх, что вы, не пропустив врага, героически погибли. Так нам сообщили раненые. А вы бессмертные. Командир корпуса приказал представить тебя к высшей награде…» - Ну вот, представляют вас к званию Героя Советского Союза… А дальше? - А дальше… Ничего. Командиру взвода Азовкину присвоили звание Героя, мне – ничего. После войны нас перевели в Нахичевань. Однажды разговорились с заместителем начальника политотдела дивизии. Он спрашивает: «А почему ты не получил награду за Браллентин?» «А зачем мне награды, - говорю. - Я ведь жив». А он: «Так нельзя. Ты заслужил. Я тебе помогу. Опиши весь этот бой. Я дам тебе адрес. Пошлёшь письмо. Только не здесь отправляй. Из города не дойдёт. Иди на станцию к московскому поезду. У него есть почтовый вагон. Туда надо». Я так и сделал. - А что это за адрес? - Наградной отдел. Главный по всему СССР. - Верховного Совета что ли? - Не помню… В общем, наградной отдел. Это декабрь 45-го. А в 46-м… Может, в 47-м… Вызывает майор – он за командира полка остался (командира забрали на учёбу в Москву). «Вы награждены орденом Ленина». Вот так. Кстати Белебеевский педагог и исследователь истории Великой Отечественной войны Анвар Сайфуллин обнаружил на сайте Минобороны РФ два представления М. Нагаева к званию Героя Советского Союза. В апреле прошлого года А. Сайфуллин рассказал в газете «Ермекеевские новости» о подвигах артиллериста и предложил его землякам обратиться к руководству страны с ходатайством о присвоении Мугину Каримовичу звания Герой Российской Федерации. Прецедент есть. Снайпер Максим Александрович Пассар за девять месяцев нахождения на фронте уничтожил 237 солдат и офицеров противника. 22 января 1943 г. героически погиб в бою. Был награждён двумя орденами Красного Знамени. Звание Героя России ему было присвоено в апреле 2010 г. после обращения земляков к президенту страны. - Вышли вы из боя под Браллентином… А батареи, по сути, нет. Орудия разбиты, командиры взводов – кто ранен, кто убит, вообще в расчётах тяжёлые потери… - Белов спрашивает: «Сколько, тебе времени надо, чтобы восстановить батарею?» «20 дней», - говорю. А он: «20 дней мало. Но я тебе дам 15. Впереди Берлин. Мы должны в него ворваться, опередив американцев». Под Берлином меня контузило. Но я батарею не оставил. На бричке меня возили. Постелили мне бушлаты, под ногами снарядные ящики. Санинструктор лекарства даёт, нос моет… Ну, наверное, советуется с врачом. А батареей командир взвода Нудин командует. Хотя мне докладывает. Неделю, не больше это длилось. За всю войну единственный случай. Аллах меня спасал… Мы Бранденбург взяли. (84 км западнее Берлина – И.С.). Война кончилась. Поехали в Берлин. К зданию этого… - Рейхстага? - Ага, рейхстага. Поднялся высоко на стену. Написал фамилию. У меня был фотограф… - Какой фотограф? - Радист с батареи. Фотоаппарат где-то добыл. Он сфотографировал меня. Потом я попросил это фото. А он говорит: «Забрал командир полка». В общем, не сохранился снимок. А вот этот сохранился. Тут на обороте: «Июль/август 1942 год. Л-т Нагаев Мугин Каримович, командир огневого взвода 1 противотанковой батареи 101 ОКАД. Награждён медалью «За боевые заслуги» за первый бой». …А теперь я тебе про Пушкина расскажу. Знаешь, он ислам принял. И царь его за это убил… |
| Категория: Они сражались за Родину | Просмотров: 782 | |
| Всего комментариев: 0 | |
