"ПИШИ МНЕ, ДОЧУРКА!.."

«Действующая Красная Армия, 15-го марта 1943 г.
Добрый день, горячо любимая семейка, милые Нюра, Шура, Аля, а также все родные и знакомые!»…
– Надо же, так обтрепалось, даже углы отпали, – качает головой Алевтина Леонидовна Шварёва (в девичестве Силантьева), глядя на листок, истаявший по краям и на сгибах. Это одно из писем её отца Леонида Ивановича Силантьева с Ленинградского фронта. – Ведь не перечитывали же их каждый день, а всё равно обтрепались… От времени.

ЗА ЧЕТЫРЕ ДНЯ ДО ВОЙНЫ
Со временем у Алевтины Леонидовны особые отношения. Её детство нашло приют в маленькой, с ладонь, фотокарточке. Время обгрызло ей краешки, но до людей не добралось: изображение укрыто толстым зеленоватым стёклышком, подставка без рамки, с железным держателем. На фотографии никто, кроме крохотной Али, широко не улыбается, а лица приветливые, спокойные, открытые. Как будто овеянные солнечной пылью. В причёсках у Алиной мамы и тётки – ободки, 5-летний брат Саша – в штанишках на лямке; он, как отец, серьёзный, с широкими ладонями и с отчаянно оттопыренными ушами.
– Это мы в город приехали фотографироваться, 18 июня 41-го. А через четыре дня война началась. В августе отца призвали, мама такую карточку уже на фронт ему отправила – он писал, что она всегда при нём. Мама рассказывала: как объявили, что война, он всё в сельсовет бегал, радио слушал. Говорил: вот-вот уйду на фронт, погибну. А сам сколько раз ездил в военкомат, напрашивался…
Из семьи Силантьевых, что на фотографии, на свете осталась только Аля.
«ЖИЗНЬ ЕСТЬ ШКОЛА»
Из письма Л.И.Силантьева жене: «…Ты пишешь, что у вас был инспектор, который остался доволен проведённым тобою уроком русского языка. Нюра, уроки русского ты вообще проводишь отлично, я твоей работой всегда гордился и горжусь. Это важно – чувствовать себя свободно на занимаемой работе, но, конечно, не зазнаваться и не останавливаться на достигнутых успехах, а нужно и дальше расти и помогать в работе товарищам, особенно младшим».

Родители Алевтины Леонидовны учительствовали на селе, в Константиноградовке: Анна Григорьевна вела уроки русского языка и литературы, Леонид Иванович был директором школы. Разворачиваю его письма. Даже расползшиеся чернила не могут испортить этих заветных весточек: на тетрадных листах, на бланках и на шершавой бумаге для писем – строчки взволнованные, задумчивые, ободряющие и всегда с характером: каллиграфические, безупречно грамотные.
– Нам мама отцовские письма вслух читала, и те, что он отдельно нам с братом писал, тоже. Так хотелось мне читать научиться! Помню, сижу на печке, пытаюсь что-то прочесть и спотыкаюсь о незнакомые значки. Кричу бабушке: «Это какая буква – «о» и рядом палочка?» – «Ю, наверное…».
«…Но ведь «жизнь есть школа». Так вот, огромная школа, целая академия для меня есть служба в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Красная Армия не только учит жить, но и воспитывает, что особенно я чувствую на себе. Кроме основной службы, имею ещё несколько общественных нагрузок, так что, Милёнок, видишь, что от жизни я не отстаю… Тебе же, Милёнок, советую тоже быть хорошей производственницей, какой ты была, и кроме того, хорошей мамашей наших дорогих, ненаглядных детишек Шуры и Али. Выращивай, воспитывай их большими, жизнерадостными, патриотами нашей любимой Родины»…
ПЕЧАТНЫМИ БУКВАМИ
«…Живя дома, я, может быть, был недостаточно чутким к своим членам семьи, внимательным к вашим нуждам не только душевным, но и материальным, теперь же только приходится жалеть то, что было упущено в прошлой жизни…».

– От мамы мы всегда знали, что он был хороший отец и хороший муж. Поедет, бывало, в город – обязательно что-нибудь нам привезёт. Как-то – мама не ждала, не гадала – шубу ей привёз, красивую, и будто по ней шили…

«Дорогая дочурка Аля! Посылаю тебе картинку – неизвестный для тебя дедушка. Папа здоров. Будьте здоровы! Пиши, дочурка, письма. Крепко целую. Папа».

На единственной оставшейся от отца открытке, выпущенной в издательстве «Искусство и жизнь», – фотопортрет Осипа – В.Ф.Грибунина из «Ревизора» (МХАТ, 1921 г.).
– Страшный какой, – проговаривает свои детские впечатления от «неизвестного дедушки» моя собеседница и бережно заворачивает открытку в бумагу. – Помню ли я отца? Нет, ни голоса его, ничего не помню. По маминым рассказам, он из школы возвращался поздно, мы, дети, уже спать ложились. Она звала: «Доченька, вставай, папа приехал!» – я вскакивала, протирала глаза и бежала к отцу. А брата Сашу никогда не могли разбудить… Брат больше 20 лет назад умер: у него, как и у мамы, было слабое сердце. А отцу я тоже писала письма – печатными буквами.
«ДА И МЫ КОЕ-ЧТО УВИДИМ И ПОЙМЁМ»
«Милёнок, вчера прибыл из санбата в свою часть. Правда, ещё болезнь не прекратилась – ноет сломанное ребро. Выписался из санбата по собственному желанию, так как в части со своими товарищами веселее и незаметнее проходит время, да и от вас я здесь буду получать письма… Как начал учёбу сынишка? Приеду, устроимся где-нибудь вроде Ленинграда. Это решение я принял твёрдо. Ведь и детям в городе-то лучше будет, да и сами кое-что увидим и поймём. Только бы пережить войну… Недалёк день, когда вражеские орды Гитлера погибнут от ударов доблестной Армии. И мы снова свободно и счастливо заживём. Не падайте духом, война кончится, и здоровье в Ленинграде можно будет подправить. А пока до свидания. Крепко-крепко вас целую».

– Мои письма вернулись обратно: их принесли вместе с похоронкой, – рассказывает Алевтина Леонидовна. – Той зимой мне пять с половиной лет было. Как почтальон письма от отца приносил, не помню, а как похоронку – помню. До этого как-то мама стирала, а я возьми да спроси: «А папу убьют – нам кто скажет?». Мама так на меня посмотрела: «Ты зачем такое говоришь?!». А я как знала… Мы, дети, не плакали, а взрослые плакали долго. А я почему-то всё думала: мама понятно зачем плачет, а бабушка-то зачем?.. Завидовали мы, конечно, тем, у кого отцы были. В классе таких было трое-четверо. Мы в войну бедно жили, все в лаптях ходили, в фуфайках-обносках. У одной из подруг отец возвратился, такой чистый, в военном пришёл. Они до этого в землянке жили, а с отцом хороший дом пятистенный построили…
Мама моя замуж больше не вышла. Говорила: «Победу объявили, а мне ждать некого было». На войне не бывает, чтобы все живые остались, – Алевтина Леонидовна старательно смотрит куда-то вдаль, поверх писем и фотографий. – Братья отца возвратились, они холостые были, несемейные, а он погиб. А мама, сколько мы переезжали, всю жизнь мешок папиных писем с собой перевозила…

Екатерина Яковлева