15:44 В самоволку на войну |
| Кроме винтовки Григорий Круглов взял на фронт карандаши. Но их отняло начальство… В короткой войне с Японией он не раз рисковал жизнью. В первые же дни его чуть не расстреляли свои. За что? А за то! За самовольный уход на передовую! Рассказывает… Нет, картину маслом пишет Григорий Михайлович Круглов. Он же народный художник Башкирии, вот и рассказ у него – настоящая живопись. Ирек САБИТОВ, Елена ЛУКЬЯНОВА  «Внизу – автопортрет. Хорош я был в молодости, а?» Фото Елены ЛУКЬЯНОВОЙ Матери помогать надо, а тут повестка - Совершеннолетним вы стали накануне войны с Японией. На днях 89-летие отметили. Поздравляем! Впереди юбилей. Выставка будет к 90-летию? - Это как решит правление Союза художников. В мастерской у меня много работ, к персональной выставке готов. - Расскажите о детстве, о семье. - Я из Татарстана, из села Саконы Алексеевского района. Когда женился, в 56-м, повёз жену и брата на малую родину. А там сделали Куйбышевское водохранилище. Где мы жили - всё залито… В 1933 году отец, каменщик, перевёз семью в Уфу. Стал дома строить. Мама уборщицей работала. Жили в бараке: родители, две сестры, я и брат. Младшая сестра ходить не могла, мы за ней ухаживали, но она умерла в 15 лет. - Вы помните 22 июня 41-го? - Помню, что отца очень быстро отправили на войну. Он попал на Калининский фронт, получил тяжёлое ранение. В госпитале отлежался, опять отправили, опять ранило. Тут уж комиссовали. Вернулся - швы по всей спине. Это ещё до того, как меня в армию взяли. Как война началась, пришлось мне школу бросить - в седьмом классе я уже не учился. Отец на фронте, надо же как-то кормиться. Мать съездила в Алкино, договорилась с железнодорожниками. Они скотину держали, и вот мы с одним пацаном стали там пастухами. Нас к кому-то на постой определили, и мы пасли стадо до самого снега. Заплатили нам мукой, маслом, картошкой. Потом я устроился рабочим на мясокомбинат. Можно было выписывать кости. Опять подспорье! А по линии военкомата ходил на курсы радистов. Хотел летчиком быть, но левый глаз подвёл. Я с малолетства много рисовал, в кружок ходил в доме пионеров. Может, это повлияло на зрение. - Вы хотели на фронт попасть? - Какой там, матери надо помогать! Но в 44-м пришла повестка. - Ваш год, 27-й, - последний, который призвали во время войны. - Да, мне 17 лет было. На своё рабочее место я брата определил. А сам - на сборный пункт. Он на Собачьей горе располагался. Отправили нас в Курганскую область, в Кувандык, в учебный полк связи. В туалет под охраной - …Зима, холод, голод. В землянке печки нету. Комбат спрашивает: «Кто умеет печки класть? А меня отец научил этому делу. Я вызвался, сложил. Поощрение от старшины Гурькова – котелок каши. Там и девушки учились – работать на аппарате Бодо. Через несколько месяцев меня в числе восьмерых лучших (четыре парня, четыре девушки) отправили служить. Думали, поедем на запад, но поезд двинулся на Дальний Восток. Попал я в Краскино, это у самой границы с Маньчжурией (северо-восточный район Китая, со значительной долей корейского населения; в 1931-32 г.г. был захвачен Японией – авт.), в батальон связи. «А чем вы ещё занимались?» - спрашивает меня командир батальона Пискунов. «Рисовал», - говорю. «Ах, вы рисовали!» А шла ведь подготовка к наступлению, а карта района боевых действий только одна. Надо было размножить. Вот этим я стал заниматься день и ночь. Всё под охраной, чтоб не сбежал. Даже в туалет! Утром 8 августа встаю – казарма пустая. Все ушли на границу. Остались я да моя охрана, два человека. Командиры боялись: вдруг меня японцы стащат. «Айда на передовую!» - Ну, вы же носитель важных секретов. - Да, охраняли меня до самого начала боёв. В свою роту доставили ночью 9-го. Наша разведка перебила всю японскую пограничную заставу без единого выстрела. Я видел, как несли захваченное знамя и вели офицера в кальсонах. Говорили, крупная шишка, полковник, что ли... Перед переходом границы я кое-какие вещи бросил – теплые носки, ещё что-то… Вдруг убьют, думаю, - зачем врагу оставлять? Зато взял альбом, карандаши – думал, буду рисовать. Начальство отобрало: «Не положено!» Мы входили, кажется, в 365-ю стрелковую дивизию. Меня и ещё одного, старшину, назначили запасными радистами на РСБ - мощную штабную радиостанцию на грузовике. Лежим у машины, а мимо войска проходят – пехота, танки, пушки. Напарник говорит: «Хватит валяться. Пошли с ними!» - «Что ты командуешь?» - «Да чего ты? Айда на пушку сядем, и на передовую!» - Уговорил? - Да. Подсели к артиллеристам. Я на станину, он – на зарядный ящик, и двинулись в сторону передовой. «Иппон, иппон…» - …Остановились на привал. Все к полевой кухне подходят с котелками, а у нас с напарником нет. Что делать? Смотрю – строение на горе. Вроде, склад. Показал старшине. Он говорит: «Там продукты есть, пошли». Подходим – да, склад. Корейцы уже таскают оттуда рис, чумизу. - Поняли, что конец японской власти? - Да... Подхожу к одному: «Японцы есть?» Молчит. Я штык на пузо ему направляю. Припугнул слегка. Он: «Иппон, иппон…» Мол, да, в здании японец. «Айда, покажешь». Коридор, дверь в какое-то помещение. Кореец дальше боится идти. Я в щель смотрю: сидит радист. Видимо, передает командованию, сколько наших войск идёт по дороге. А мы вкруговую прошли, нас он не заметил. И не услышал - в наушниках же. Я старшине говорю: «Мы должны его забрать, он, наверное, серьёзная птица». – «Давай. Я на всякий случай через окно, а ты в дверь». Подхожу я к японцу, по спине хлопаю. Не реагирует. Я опять. А он… спокойно передаёт мне через плечо сигарету! Старшина в окне появляется. Радист вскакивает… Смотрит ошарашенно… Неожиданно мы появились! Повели его на выход. А там ещё комната. Он в неё – раз... Выхватывает откуда-то гранату и замахивается. Я успел сделать выстрел. И мы бегом из склада. Граната же! А японец с криком ползёт в комнату, где рация. Тут рвануло, аж крыша подлетела. Видимо, там уже всё было заминировано и он взорвал не просто гранату, а мину. С дороги группа наших солдат направляется к складу. Вдруг, не разобравшись, огонь откроют? Кричу из-за угла: «Здесь свои!» Зашли во взорванную комнату. Голова валяется на полу, кишки вырванные, кровь везде… Он же спокойно давал мне сигарету. Значит, думал, что сзади свой. То есть у него был напарник! - Похоже, он был готов держать связь до последней возможности, а потом погибнуть как камикадзе? А его напарник сбежал. - Видимо, так… «Отставить расстрел!» - …А потом, в районе Хуньчуня (сейчас это городской уезд Яньбянь-Корейского автономного округа китайской провинции Гирин – авт.) мы ещё склад нашли, с горючим. Когда наконец вернулись в свой батальон... Получилось-то, что мы ведь в самоволку ушли. И командир батальона Пискунов приказывает: «Этих двоих расстрелять!» Заставили нас снять ремни, вывели к кукурузному полю. Автоматчиков поставили… Как глупо жизнь кончается! Тут идёт командир дивизии полковник Волков. «Кого, - говорит, - стреляете?» Я кричу: «Товарищ полковник, а мы горючее нашли!» - «А, горючее? Отставить расстрел!» Тогда техника дивизии как раз без топлива осталась. Вернули нас в штаб. Так и числились мы запасными радистами. Но на рации работать не пришлось. Я знамя охранял. Его на бричке возили, вот я за него отвечал. - Как японцы сопротивлялись? - Бои за Хуньчунь серьёзными были, до рукопашных доходило. Японцы пустили кавалерию, но наши самолёты её разбомбили. Я поймал отбившуюся лошадь, вскочил на неё, а она вдруг попёрла в сопки - видать, к своим. Еле удержал. Молодой ещё для ордена - …Ещё случай расскажу. Японцы взорвали мост. Не помню, через какую реку. Танки, самоходки встали. Жарища… Пыль… Вот бы искупаться, думаю. Тут кричат: «Кто плавать умеет?» - «Я!» - «Выходи!» А меня опекал старый солдат Вержин. Опытный, на западе воевал. Не знаю, чем я ему приглянулся. Я по-пластунски плохо ползал – пятую точку высоко поднимал. Так он мне однажды как врежет винтовкой по заднице! А я что… Думал, главное голову спасать. Ну, и тут Вержин за меня переживает. Хвать за гимнастёрку: «Ты куда?» Но, раз вызвался, что делать. Ещё четверо вышли. Расставили нас на берегу через 10 метров. Каждому на пояс - верёвочную петлю, а её к тросу привязывают. Докупался, думаю. Команда: каждый должен переплыть со своим тросом на ту сторону. А потом с их помощью наведут переправу. Если что - в плен не сдаваться! Ну, когда Хуньчунь брали, я сам видел, что японцы делали с пленными. Лица сине-зелёные от побоев… Одному звезду вырезали на груди, а тело на куски порубили. В боях с немцами уцелели, а тут… Потом наши с японцами тоже не церемонились. Помню, в штабе дивизии через переводчика допрашивали двоих, пожилого и молодого. Они ни слова не сказали - их расстреляли. …Поплыли мы. До середины нормально, а дальше – всё. Трос не пускает! Тянет в омут! И мы один за другим под воду уходим… Стал я петлю срывать… Воздуха нет... Кое-как отвязался, вынырнул. Течение сильное… Всех выкинуло на японскую сторону. Спрятались в кусты. Голые, без оружия… Вдруг кто-то в белом бежит. Оказалось, местный житель, кореец. Увидел русских, решил помочь. Показал, где в камышах спрятаны лодки. Мы в них на свой берег вернулись, а потом тросы перекинули. И сапёры навели переправу. Когда бои закончились, дивизию построили для митинга. Командир нашей роты старший лейтенант Зайцев говорит: «Сейчас награждать будут. И тебя, Круглов, вызовут». Четверо из нашей группы оказались среди награждённых орденом Красной звезды. А я без награды остался. Потом комбат Пискунов объяснил: «Ты ещё молодой! Вдруг зазнаешься? Поэтому я тебя не включил». Конечно, где-то в архивах есть представление на меня, можно было бы написать… Но зачем? Я и так и заслуженный, и народный. Гашека на меня нету - …Почему-то умудрялся я во всякие приключения попадать, как бравый солдат Швейк. Только Гашека на меня нету, чтобы всё описать. Однажды с поста у знамени ушёл. Кухня подъехала – я к ней. Проголодался. Майор увидел – хвать меня за шиворот и назад: «Вот твоё место, пока не сменят!» - Как можно пост у знамени оставить? - Пацан же был. Не понимал всей ответственности… Шёл как-то наш батальон маршем. На привале говорю другу: «Я немного посплю, ты меня разбуди, потом ты поспишь». Положил булыжник под голову и уснул. Просыпаюсь – ночь, никого нет. Батальон ушёл. Не разбудил друг! Куда идти? Слышу – моторы работают. Ага, туда. Речушку вброд… Вдруг мысль: «Винтовку забыл!» Назад... Где искать? К счастью, луна светила. Гляжу: блестит! Металлическая деталь на цевье блик дала. Нашёл! И батальон догнал. Ещё случай. Стояли где-то в сопках. Я и друг мой Лебедев, как обычно, при штабе. Меня по-тяжёлому как хватануло… Сбегал по-быстрому. Там трава высокая... А тут большие командиры в дивизию прибыли. Из штаба армии, а может, и фронта. Совещание устроили в поле. Где только что я отметился… И ветерок прямо на них… «Кто тут был?» - спрашивает какой-то генерал. «Никак нет, никого не было», - говорю. «Как не было? Оно же свежее! Как вы могли не увидеть?» «Никого не было», - вторит Лебедев. В общем, закруглились они по-быстрому... - Да, сорвали вы совещание генералов. - Ничего, они всё хорошо спланировали. Наша армия оказалась гораздо сильнее противника. Артиллерия, самолёты, танки действовали мощно. Война была недолгой, недели три. Помню жаркий день. Японский генерал, лысый такой, в орденах, приехал по поводу капитуляции договариваться. Долго беседовали. Потом с японской стороны пошли войска с белым флагом. Солдаты оружие бросают, а генералы остались с саблями. Среди военных - женщины в кимоно. Наверно, офицерские жёны. Мы много трофеев захватили. Однажды нашли японский склад с обмундированием. Многие стали снимать потные гимнастерки и надевать трофейные, чистые. Командир батальона увидел - приказывает своему бойцу: «По японским солдатам – огонь!» Ну, те всё поняли, давай обратно переодеваться. Меня как связиста интересовали их рации. Как-то после боя нашёл одну – маленькая, лёгкая. А у нас огромные, переносить надо вдвоём. Товарищ Сталин за меня отомстил - Какие отношения были с местным населением? - Корейцы хорошо к нам относились, и мы к ним тоже. Я выучил кое-какие слова, пытался общаться. Нам небольшое денежное довольствие выдавали, 30 йен. Можно было поесть в какой-нибудь забегаловке. Однажды зашёл – мясо готовят. Заказал порцию, выпивку взял. Кореец говорит: «Кёсики, вау, вау». Понятно: собачатина. Вкусно. «Повтори», - говорю. - Вы говорите, это корейцы были. Но вообще Манчжурия – это же часть Китая. Как вы различали корейцев и китайцев? - По-моему, корейцы посветлее, на татар больше похожи. Потом-то мы в Корею двинулись, там уж одни корейцы. Ну вот, бои кончились. Стоим в Пхеньяне. На чердаке дома, где мы размещались, я мастерскую устроил. Подрамник сколотил, вместо холста натянул простыню, и за дело. Написал портрет Сталина. Показал дежурному - командиру роты Зайцеву. «О, - говорит, – здорово!» В ленинскую комнату своего батальона поставили. А тут два генерала прибыли по каким-то делам. Один спрашивает: «У вас в ленинской комнате портрет Сталина. Кто сделал?» Комбат капитан Пискунов молчит. Не знает, что сказать. Он-то не в курсе! «Вы не знаете, что творится у вас в батальоне?» - хмурится генерал. Тут комроты Зайцев голос подаёт: «Это рядовой Круглов нарисовал». Меня вызывают: «Ты, брат, оказывается, мастер!» Потом Зайцев мне шепнул, что специально ничего не сказал комбату. - Выставил плохим хозяином? - Да, отомстил так за то, что он мне орден Красной звезды не дал.  Григорий Круглов в 40-е годы. Фото из домашнего архива Окончил институт за 15 минут Дивизию нашу начали расформировывать. А меня не демобилизуют. В политотделе спрашивают: «Где бы вы хотели продолжить службу»? Я говорю: «Где рисовать можно». Определили на военную почтово-сортировочную базу. Стал я с помощником в почтовом вагоне возить корреспонденцию. Забирали на станции возле советской погранзаставы и везли в Пхеньян. Года два по Северной Корее ездил и постоянно рисовал. Так свой вагон оформил… Однажды кто-то из начальства увидел. «Вам здесь делать нечего», - говорит. Забрал меня в город Ворошилов (сейчас Уссурийск). Там я стал оформительством заниматься. В Хабаровск ездил, портреты офицеров писал. Наконец в 1951 году демобилизовали. Начальство позаботилось о моём будущем: выписало мне направление в Московский художественный институт имени Сурикова. Приехал я туда. Какой-то полковник меня встретил, взял мои рисунки, повёл к ректору. Тот глянул… «Тебе тут делать нечего. Ты уже мастер». Выходим. Я расстроился: «Как же это? Я должен учиться!» «Да ты за 15 минут институт окончил!» - говорит полковник. Вернулся я в Уфу. Надо работу искать. Зашёл в мастерскую «Башхудожник», показал рисунки и направление в институт. Сразу приняли. И пошло... Как-то заплатили мне за натюрморты. Приношу пачки денег, кладу на стол. Родители никогда столько не видели. «Кого обокрал?» – спрашивает мать. Не могла поверить, что заработал. А образование – так и осталось шесть классов. - Кажется, без художественного образования в Союз художников не брали. А вас приняли. - Взяли как-то без «корочек». В 50-е годы мои работы впервые попали на выставку в Москве. Проводилась декада изобразительного искусства БАССР. Среди картин – мои: маленький женский портрет «Башкирка» (это я уборщицу изобразил, минут за 40) и натюрморт со щукой. Выставку посетил сам президент Академии художеств СССР Александр Герасимов. Ходит по залу, комментирует. Останавливается возле «Башкирки»: «Кто писал?» Думаю, скажет, чтобы сняли. Мандраж такой, что я за колонной спрятался. Нашли: «Иди, президент же зовёт!» Подхожу. Он руку мне пожимает: «Круглов, ты у нас второй Суриков!» Академики вокруг закивали: «О, какой портрет!» Так меня заметили в Москве, стали покупать картины, оценивали по высшей ставке. В Уфе коллеги удивлялись: «Ты же заключал договор на две тысячи, а продал за семь тысяч». «Я не виноват», - говорю. Хорошие деньги были, семью одел. В те годы я познакомился с Мустаем Каримом. Скромный, душевный… О многом мы с ним говорили. Только о войне – никогда. «Круглов, мы с тобой ещё поживём», - последние его слова были, когда я навестил его в кардиоцентре в 2005 году. Через три дня умер. - В июне этого года информагентства сообщили: в Уфе обворована мастерская народного художника Башкирии Григория Круглова, исчезли две работы. Нашли? - Да, двери выломали, всю мастерскую испохабили… Украли картины «День Победы» и «Сирень». Воров не нашли. Никому это не нужно… Это не первый случай. Первый – ещё в Москве. Стащили тот самый женский портрет и натюрморт со щукой. На той выставке старушка дежурила, что с неё возьмешь. Меня успокаивали: «Найдутся». Нет, не нашлись. - Плохие картины не крали бы. - Точно. Мои работы до сих пор продаются. Недавно «Праздник гусиного пера» купили в Италии. …А вообще мне везёт в жизни. На войне уцелел, работал успешно, семья большая – трое внуков, трое правнуков... Досье Григорий Михайлович Круглов родился 8 августа 1927 г. Народный художник РБ (1996), заслуженный художник БАССР (1990). Известные работы: «Портрет жены» (1956), «Встреча М.Горького с И.Поддубным» (1959), «Заслуженный художник БАССР А.В.Храмов» (1960), «Портрет отца» (1970), «Портрет матери» (1971). «Полный кавалер ордена Славы Г.М.Подденежный» (1975), «Праздник гусиного пера» (1984), «Встреча Мустая Карима с земляками» (1989), «В штабе дивизии М.Шаймуратова» (1989), «Партизан» (2002), «Последний бой генерала Шаймуратова» (2006). Живёт в Уфе. |
| Категория: Интервью | Просмотров: 933 | |
| Всего комментариев: 0 | |
