12:12 "Чужие среди людей" |
| Чужие среди людей Так уж получилось, что мы с мужем стали родителями пятерых детей. Старший – мой, кровный, от первого брака. Остальных мы взяли в семью в течение прошлого года, причём трое старших – практически в одночасье. Думаю, что многих приёмных родителей часто спрашивают, каково это – растить «чужих» детей. Не сложно ли? Порой круче: а они из дома ничего не крадут? А у них с головой всё в порядке? А вы не боитесь, что они пить начнут? А вы…? А они…? И, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что эти родители отвечают, что проблемы с приёмными детьми точно такие же, как и с родными, а вот с окружающими взрослыми справиться порой труднее, чем с целой оравой ребятишек. «Бедный ты, интернатовский…» То, что общество относится к интернатовским детям, мягко говоря, странно, я поняла уже давно. …Мне тогда было девятнадцать лет. Я лежала в больнице с аппендицитом, в соседней палате – восьмилетний Пашка из второго класса местного интерната. Было в нём что-то такое, отчего сердце тянулось к нему. Настороженные глаза, которые, казалось, сканировали тебя не хуже рентгена, а пацанячья шустрость уживалась в нём с какой-то взрослой деловитостью. Когда взрослые вздыхали: «бедный ты, интернатовский» и пытались вручить конфету, брезгливо стараясь при этом не задеть его руки, он гордо отказывался. Я тогда, кстати, нашла способ не задеть его самолюбие – просто попросила его помогать мне «уничтожать» запасы продуктов, которые мне приносили родные, а то «меня ругать будут». Пытливо заглядывая мне в глаза – не вру ли – он уплетал всё, что было в моей тумбочке, и между делом рассказывал мне про своё житьё-бытьё. Когда ему сделали операцию и он отходил от наркоза, я сидела с ним, как моя мама пару дней назад со мной. Держала его за руку, смачивала губы кусочком лимона, что-то шептала ему, успокаивая. Мужчина, лежащий в Пашкиной палате с сыном, решил высказаться, причём не особенно таясь от моего «пациента»: «Делать тебе нечего, возишься с этим выродком, а сама на ногах еле стоишь». На языке тогда вертелось много такого, что воспитание не позволило высказать. «А вы представьте себе, что вас бы вдруг не стало – все мы под Богом ходим, и это ваш бы сын сейчас был на месте Пашки». До сих пор эта история у меня перед глазами. До сих пор злость берёт на таких вот «отцов». Но я даже не думала, что в будущем таких историй у меня будет вагон и маленькая тележка. Потому что даже если ребёнок попадает из интерната в нормальную семью, зачастую для окружающих он – человек второго сорта. «Понабрали на мою голову» Помнится, мы долго не могли найти общий язык с директором школы, где учатся мои дети. Если с первым нашим «приобретением», пятилетней приёмной дочкой, некоторые жители нашего маленького посёлка, покрутив пальцами у виска, смирились, то появление трёх остальных восприняли как вызов. Мы тогда с мужем носились как угорелые с оформлением документов в опеке, поэтому взять справки со школы о том, что дети будут учиться там, поручили четырнадцатилетнему сыну, тоже тамошнему ученику. Директор, подписывая справки, выдала Гришке что-то типа «понабрали на мою голову». Ну а поскольку в моей голове подобное отношение опытного педагога к детям никак не укладывалось, сказала сыну, что ему, возможно, послышалось, или просто он попал директору под горячую руку – все мы, как говорится, «человеки». Но в то же время поняла, что с детьми нужно поговорить на тему отношения к ним окружающих. Объяснила, что не все люди тактичны от природы, поэтому может случиться всякое, язык – он без костей, и мелет им каждый в силу своей воспитанности. Пару недель было всё нормально, а потом меня вызвала к себе директор школы. С претензиями, что двое старших бегают курить на переменах, а младший сделал в классе сальто через стол, и у неё, у директора, чуть сердце не оборвалось. Что, мол, она не позволит себя вести «как в интернате» и зачем я вообще их взяла. Высказано мне это было таким тоном, что я, наверное, по задумке, должна была извиниться за то, что когда-то вообще появилась на свет. – Послушайте, – говорю, – но ведь вы же сама мать, ещё и педагог. Вы же прекрасно понимаете, что дети ни в чём не виноваты. Неужели они не заслужили право попытаться стать хорошими людьми, получить достойное воспитание? Ведь они же, кроме нас с вами никому, по сути, не нужны. – Кроме ВАС, Елена Владимировна, – было мне ответом, – а мне теперь отчёты нужно в опеку лишние делать, у меня итак времени нет. Снежные битвы Ещё зарисовка. Мои орлы зимой решили поиграть в школьном дворе в снежки. Понатащили веток и старых шин, валяющихся неподалёку. Ну и прятались от «снарядов противника» за выстроенными «баррикадами». Следом пришла идея поиграть в покорителей вершин – на спортивной площадке «усовершенствали» имеющуюся там снежную кучу и водрузили на верхушку флаг в виде какого-то сучка, попутно опрокинув хоккейные ворота. Слава Богу, ничего не сломали. Приходят притихшие. Директор, говорят, вызвала полицию – мол, порча имущества. Стражи порядка вроде как должны искать, кто намусорил. Да там, в общем-то, и искать нечего – рядом гуляли с малышами взрослые, да и один из сотрудников школы по секрету сказал моим воякам, что директору наша семья поперёк горла, вот она и вызвала полицию, зная, что накуролесили именно мои орлы. Я тогда решила не отвлекать полицейских от других дел, позвонила в школу, сказала, что это сделали мои дети, и что они сейчас придут и всё уберут. Что они и сделали всем скопом. Пытались мне, правда, давить на жалость – устали, замёрзли… Но номер не прошёл – сами натворили, сами и исправляйте. Правда, через несколько месяцев, когда я пришла в школу и спросила у директора, как ведут себя мои архаровцы, неожиданно услышала: «Хорошие у вас дети, Елена Владимировна! Правда, хорошие». В глазах защипало. «Сложный» мальчишка Была стычка и с родителями одноклассников моего младшенького. «Сложный» мальчишка. Родная мама в своё время «забыла» отвести его в школу. Точнее отвела, но через пару недель благополучно «забила» на гранит науки, который предстояло грызть её сыну. Впрочем, про то, что ребёнку надо что-то есть, она тоже время от времени забывала, поэтому малый питался в основном тем, что давали сердобольные соседи или тем, что сам урывал на огородах. Вещи он стирал в речке прямо на себе, так что от постоянных простуд чуть было не оглох. В центре реабилитации, куда он попал в девять неполных лет, его тоже почему-то не определили в школу, благо, что хоть читать сами научили. И писать, правда, печатными буквами. В десять Димка попал во второй класс интерната, где за два месяца ему пытались привить хоть какие-то навыки. К сидению за партой он малость попривык. И даже научился писать уже прописными буквами, только строк в упор не видел, поэтому написанное у него извивалось немыслимыми формами. Конечно, я понимала, что учителям такой «подарок» тяжело будет тянуть, но мы с классной руководительницей решили действовать сообща. Созванивались каждый день, что-то втолковывали Димке, разрабатывали дальнейшую стратегию его вовлечения в учебный процесс. И вы знаете, совместная работа дала свои плоды. Если поначалу он мог просто отказаться писать – «неохота» – или вовсе поворачивался спиной к учителю и уходил в глухую оборону, то через несколько недель стал учиться охотнее. Выяснилось, что у него неплохие способности к математике (он даже старшей, Карине, которая в четвёртом классе учится, помогал решать задачи), что ему нравится читать и учить стихи. Доброе слово и матери приятно В общем, мало-помалу дела пошли на лад. Но вырисовалась другая проблема – поскольку в своей прежней жизни он отстаивал свои позиции перед соседскими ребятишками в основном кулаками, то решил применить эти методы и в школе. Причём, шкода такая, действовал втихаря. Зажмёт какого-нибудь одноклассника в уголок и грозит ему карами великими. Ну то, что Димка действовал втихаря, мне как раз понятно – боялся нагоняя. А вот почему родители детей молчали, не говорили о проблемах ни учителю, ни мне, честно говоря, странно. В общем, всё это свалилось на меня на школьном собрании. Хотя, впрочем, что это я. Как раз понятно – без присутствия зрителей «разборки» менее зрелищны и интересны. Я тогда позвала Димку и предложила ему вместе послушать о его «подвигах» у доски. Стоит, голову опустил и беззвучно плачет. Выслушали. Потом, когда Димка вышел из класса, родители продолжают возмущаться: «Вот, он, мол, мальчика толкнул, а тот об парту ударился. Мы будем жаловаться в полицию». Поддержала меня учительница: «Ведь он не один дерётся, другие тоже, включая и в этот раз пострадавшего». Я спросила родителей, почему нужно было ждать собрания – не проще ли было сразу позвонить мне. Почему, в конце концов, нельзя было сделать замечание самому Диме (он, как и любой другой ребёнок его возраста, не всегда осознаёт, чем может закончиться его баловство, но когда его окорачивают взрослые, как правило, реагирует адекватно). – Чего это мы будем замечания делать? Вы его взяли – вы за ним и следите. В общем, выходила я с собрания с тяжёлым сердцем, как всегда в таких случаях появились сомнения в своих силах. Спасибо одной из родительниц, которая действительно поддержала меня в трудную минуту. – Вы знаете, – говорит она мне, – я сама в интернате воспитывалась. Мою сестру взяли в семью, а я всё детство в казённом учреждении. Правда, мне повезло в другом – у меня учителя отличные были. Не обращайте ни на кого внимания – вы делаете хорошее, нужное дело, благодаря вам у этих детей есть семья, а это дорогого стоит – уж я-то знаю, о чём говорю. Потом, уже дома, трясла Димку за плечи, глотая слёзы. – Ты понимаешь, дурья твоя башка, что тебе сейчас изо всех своих силёнок нужно стараться расти человеком. Учиться. Ты не имеешь права растить своих будущих детей в таких условиях, в каких рос ты сам – ты знаешь, как это больно. Я люблю тебя, сынок. И горжусь тобой – посмотри, насколько лучше ты стал учиться, ведь и самому нравится. Но давай с тобой и над поведением поработаем, хорошо?! И вот как раз в том, что его любят, очень трудно убедить ребёнка, которого мама не хотела, и «вообще чуть не сделала аборт», и который вечно путался под ногами и мешал жить… Такие травмы, ощущение ненужности, остаются с ребёнком на всю жизнь, их нельзя вылечить полностью, их можно только сгладить, дав уверенность в том, что его любят. И вот ты пытаешься дать эту любовь, учишь это уже бесконечно дорогое тебе дитя обниматься, выражать свои чувства, любить и верить… Но окружающие, опять же, своими взглядами, а порой и словами вновь пытаются показать ребёнку, что он недочеловек, и что его взяли в семью, наверное, из жалости, ну или из-за тех «деньжищ», которые выплачивает за него государство. Наверное, каждый судит сам по себе, со своей колокольни-то виднее. Кто кого куда послал? Вот и ещё история вспоминается… Как-то по весне стучит в дверь нашего дома пожилая пара. Выхожу, а меня огорошивают – ваш сын меня послал по известному адресу, что это за безобразие, я буду жаловаться, и всё в том же духе. – Который, спрашиваю, – из сыновей-то? – Этот, как его, Сашка. – А что случилось-то? – Вы сами у них спросите. Они с Гришей вашим в машину нашу забрались… – Так Гришка тоже там был? – Да, но вы его не ругайте, он у вас хороший мальчик. И, развернувшись с видом обиженной королевы, и шикнув на мужа «пошли, чего стоишь», отправляется восвояси. Меня колотит – ну, думаю, вставлю им сейчас по первое число. Но в то же время чувствую: что-то не так во всей этой истории. Звоню сыну, мол, чтобы через пять минут были дома. После «допроса с пристрастием» выяснилось, что да, сидели в старой машине возле дома Гришкиного друга (они дом у этой пары снимают, а их же машина «без нутра», то бишь старая, никому не нужная и не закрывающаяся железка, стоит возле забора). Ничего они там не ломали и не ковыряли, да, собственно, и ковырять-то было нечего. Сидели, болтали, но вдруг подбегает та женщина, которая ко мне приходила и начинает кричать, чтобы они вылезали. Все трое повыскакивали. Спрашиваю Сашку, а грубил пожилому человеку зачем? Я бы говорю, тоже вне себя была, если бы меня какой-нибудь сопляк куда-нибудь посылать начал. Молчит как партизан, только исподлобья смотрит. – Мам, не ругай его, – это мне Гриша. – Понимаешь, она почему-то на нас с Генкой (это друг который) вроде как не ругалась, а на Сашку накинулась: «Я тебя знаю, ты интернатовский, твоя мать алкоголичка тебя бросила, и ты такой же!». Вот он и послал… Кстати, мне сразу же стали понятны «объяснения» женщины и то, почему она заискивающе хвалила Гришку, да и на его друга слишком не наскакивала, а ругала, в основном, Сашу. Просто с высоты собственного мировоззрения она считала, что «своего», то бишь кровного, сына мать будет защищать с пеной у рта, а за приёмного заступаться не будет. Я ещё раз убедилась в этом, когда, хоть и прибить была готова эту мадам, отправила обоих извиняться за то, что влезли без спроса в машину. Она заявила Сашке, что никогда его не простит. Ну и уж совершенно понятно, что она-то за свои слова и не думала извиняться. А он просто повернулся к ней спиной и ушёл. Без мозгов совсем беда Долго мы тогда с сыновьями беседовали. Объясняла, что тяжело человеку живётся, если у него, к примеру, нет зрения, слуха или конечностей. Но ещё сложнее без сердца, без доброты – не может радоваться мелочам, а злость на всех и каждого разъедает душу. А уж без мозгов-то и вовсе беда. – Вот ты, – спрашиваю у Сашки, – хотел бы стать таким же человеконенавистником, как эта женщина? – Да ну, ты что, мам. Мне хочется, чтобы как вы с папой… – Ну вот поэтому ты извинился, а она – нет. Пусть это останется на её совести. Понимаешь, люди разные, ты будь готов к тому, что кто-то будет всегда шипеть тебе вслед и звать брошенкой и интернатовским. А кто-то, напротив, будет «бедной сиротинкой» величать. Поверь, это не от большого ума. Ты ставь перед собой цели и иди вперёд, на каждого дурака кулаков не напасёшься. Иногда же, напротив, можно услышать от знакомых – вы с мужем герои, жалеете бедных деток. Ой, да какие они у вас хорошенькие, да какие мусипусечки. А сами к детям прикоснуться боятся, брезгуют потому что. Отвечаю таким сразу. Нет, не герои. И не жалеем. Мы их любим. «Заразные» дети? Я ни в коем случае не хочу сказать, что всё настолько плохо, и все вокруг только и делают, что придираются к моим детям. Да и не только в моих дело – повторюсь, думаю, другие приёмные родители меня поддержат. Кстати, к инвалидам у нас в обществе отношение почему-то подобное. То есть как к людям второго сорта. Помню, моя знакомая как-то рассказывала мне, что родители других детей запрещают им играть с её пятилетней дочкой, у которой синдром дауна. Как только она появляется на детской площадке, родители спешно забирают детей и уходят. Нет, девочка ни разу ни кого не обидела и не проявила агрессии – деток-даунят потому и называют солнечными, что они ласковые очень. Не поверите – боятся, что их дети могут заразиться. Абсолютно то же самое мне рассказывала другая знакомая, у которой сын болен ДЦП. Тоже, как выяснилось, заразная болезнь по мнению обывателей. Помню, в начальных классах с нами учился мальчик с синдромом дауна. В классе нас тогда было 35 человек, и ни у одного родителя, а соответственно, и ни у одного ребёнка не возникло мысли, что кто-то может заразиться от мальчика, что он какой-то не такой. Все вместе учились, развивались, шалили, а порой и дрались. Более того, я только став старше и посмотрев на старые школьные фотографии, поняла, что Володька был солнечным мальчиком. А одним из самых лучших друзей у меня был мальчик с ДЦП. Моя мама дружила с его, и мы часто приходили к ним в гости. Максим был старше меня на год и очень увлекался чтением. Так что когда мы не играли с игрушками, я, затаив дыхание, слушала истории, которые он вычитал в книгах. Друзья из интерната появились у меня уже чуть позже, в старших классах. И никогда у меня и в мыслях не было воротить от них нос или скрывать их от родителей, боясь, что мне запретят с ними дружить. Как-то мой отец, побывав в Европе, а потом и в столь ненавистных нам Штатах, рассказывал мне о том, как там всё приспособлено к нуждам инвалидов. И пандусы, и подъёмники, и переходы, и обслуживание… да в общем всё сделано для того, чтобы человек, к примеру, в инвалидной коляске не чувствовал себя отверженным. Там никому даже в голову не придёт жалеть инвалида, потому что они такие же члены общества и комфортно чувствуют себя рядом со своими более здоровыми собратьями. Любовь возвращается сторицей Что же касается сирот, то ты поди, попробуй найти там отказника – недаром американцы когда-то, до принятия закона Димы Яковлева, летели за тысячи километров, чтобы забрать ребёнка из российских детдомов. Причём, заметьте, забирали зачастую тех, кто по здоровью «не подошёл» нашим усыновителям. Да, кто-то скажет, что, мол, вот замучила американская пара русского ребёнка, потому и появился закон. Но это не система, а скорее исключение, коих и у нас полно. Недавние примеры с издевательствами и убийствами двух приёмных девочек в разных регионах страны – тому подтверждение. И это тоже исключение, поверьте. Потому что и с кровных детей кто-то пылинки сдувает, а кто-то бьёт смертным боем. Нет, я ни в коем случае не хочу сказать, что нам срочно нужно перенимать систему ценностей Запада или Америки, там терпимость доходит до абсурда. Но чему-то можно и поучиться. Люди, пожалуйста, будьте добрее! Да, поверьте, бывает так, что деток из интерната берут в семьи. И хотят, чтобы они были счастливыми. Стараются, чтобы они росли хорошими людьми. Любят их. Но и от вас, от учителей, директоров, соседей, тоже многое зависит. Не отвергайте их. В конце концов, что угодно может случиться с каждым из нас, и наши дети также могут оказаться в интернатах. И так же кто-то будет считать их людьми второго сорта. Дети не виноваты в том, что они остались без родителей. Поверьте, они такие же, как и ваши ребятишки. А порой и добрее, и ласковее, и заботливее. Когда я, помнится, наступила на гвоздь, Сашка (заметьте, тринадцатилетний мальчик, многие жалуются, что в этом возрасте доброго слова не дождёшься) тут же усадил меня на диван, притащил в мгновение ока тазик с водой, промыл мне рану, обработал перекисью и зелёнкой, замотал бинтом. А потом несколько дней строго бдел, чтобы я не утруждала ногу, и старался с остальными детьми упредить все мои желания. Вот так-то вот. Любовь возвращается сторицей. Елена ВОРОНИНА P.S. Ещё раз хотела бы сказать о том, насколько важна совместная работа семьи, школы и общества. Наша Каринка, которой скоро исполнится 12 лет, прошлой осенью не то что не блистала в учёбе, а… ну просто сидела, смотрела бестолково на доску. Не знала совершенно ничего. Да и откуда – родной маме было на неё совершенно наплевать. Потому что у дочери глаза не голубые, как ей хотелось, а карие. Девочка попала в центр реабилитации после того, как мать пыталась её задушить. Уже в центре Карину пытались забирать на выходные и каникулы две потенциальные семьи, но долго думали, взять или не взять её насовсем, подходит ли она им, не слишком ли плохо она учится, ну и тому подобные вопросы. Поэтому, когда мы после каникул вместе с Кариной привезли постановление об опеке над ней, и попросили собрать её нехитрые пожитки, в центре удивились и спросили, на какое время мы её забираем. «Навсегда» – сказали мы хором с Каринкой. Так вот, благодаря совместным усилиям с учителем, наша девочка сдала все ЕГЭ на четвёрки. Но самое главное, она чувствует себя любимой и нужной, причём независимо от оценок. И верит в нас, а мы – в неё. Афоризмы Ребёнок больше всего нуждается в вашей любви как раз тогда, когда он меньше всего её заслуживает. Эмма Бомбек Все дети мира плачут на одном языке. Леонид Максимович Леонов Дети, которых не любят, становятся взрослыми, которые не могут любить. Перл Бак |
| Категория: Семья и общество | Просмотров: 709 | |
| Всего комментариев: 0 | |
