Нико Пиросмани - 26 Декабря 2016 - Конкурс СМИ - Копирайтер
Молодым журналистам. Начало карьеры
Информация для всех
Главная » 2016 » Декабрь » 26 » Нико Пиросмани
15:05
Нико Пиросмани
Всем художникам, тепло красок которых согревает Человека и Землю, на которой мы живем, посвящаю
В
1 Дарьяльском ущелье шел дождь. Мокли снега на вершинах, скалы, деревья, дорога. Было время перегона, и путь беспрерывно преграждали многочисленные отары. Водителей и пассажиров это раздражало, меня - ни¬сколько. Все только в радость. И дождь, и запах овечьей шерсти, и мокрость асфальта. Я люблю грузинский пейзаж, здесь, в ущелье, и когда вырываешься из цепких объятий утесов. И вспомнил я Кайсына: «Грузия! Зелень долин, снега вершин, синева моря, темные силуэты древних храмов, крепостей, скал. Вечное безмолвие камня и немолчный звон ручьев». Красиво, правда? А на картине жизни все это - еще прекраснее. Вот о чем были мои мысли, когда мы въехали в Пассанаури. Дождик поутих, а затем и вовсе прекратился. И теперь ветер гонял над вершинами стаи туч.
Именно здесь, в Пассанаури, должна была состояться моя встреча с гру¬зинскими друзьями, пригласившими меня.
«Приезжай. Будем пить вино, закусывать аджарскими хачапури. И ни¬чего не делать».
Конечно, вино и хачапури можно найти и поближе. Но ведь грузинских друзей там не было бы.
И вот в знаменитом на перевале ресторане первая проба сил. Шашлыки нам подали на огромных шампурах. Сочные, с подрумяненной корочкой и совершенно не тронутые уксусом, отчего мясо ягненка стало еще приятнее, таяло во рту. Гора зелени и великолепное красное вино в глиняных кувшинах. Что еще надо кавказскому мужчине за обеденным столом? Лаваши? А как же! Пури, соль, лобио и кобийский сыр появились раньше всего.
После того как первый голод был утолен всего лишь одной третью огром¬ного шампура, я, облизывая пальцы, поднял глаза и увидел на стене картину: четыре кинто, похожие друг на друга, как близнецы-братья, пили вино из воловьих рогов, готовясь закусить пури с сыром и зеленью. А шарманщик, стоящий рядом, наигрывал им мелодию.
Сперва я услышал ее, эту мелодию, грустную для пирушки, а уже затем голос, прозвучавший совсем рядом:
- Это картина Нико Пиросманишвили, батоно Володя, - говорил мне трактирщик.
- Да брось ты, Датико, каждый раз молоть ерунду, - сказал на это один из тех кинто на картине, прежде опорожнив свой воловий рог, и, положив
его на стол, взял пури, чтобы густо уложить на него зелень и сыр, а затем откусить от этой божественной пищи хороший кусок.
- Брось дурачить человека. Картина Пиросманишвили висит, на¬верное, в каком-нибудь французском музее, а эту скопировал местный сапожник Сандро. Он живет вон там, за углом, где торгуют лавашами. Если пройти немного дальше и свернуть в левый переулок, то уткнешься в кладбище. Говорят, что где-то здесь можно найти могилу Нико, но это тоже неправда, потому что художник похоронен вовсе не здесь, а на Ку- кийском кладбище святой Нины в Тифлисе. В дальнем углу, для бедных и обездоленных.
- Вот так каждый раз! - пожаловался трактирщик. - Они не дают рас¬сказать мне правду. Я-то лучше знаю. И отец мой, Зураб, рассказывал об этом. Он дружил с Нико.
Здесь рассердились все кинто на картине:
- Не знал твой отец нашего Николая Аслановича.
Я перестал облизывать пальцы. Друзья что-то говорили, но я их не слышал.
- Погодите вы все, - сказал я. - Дайте послушать шарманку. Ее ме¬лодия из того времени. Она полна запахами красок Пиросмани. Так дайте послушать...
В это время к нашему столу подошел мужчина, худой, нескладный, в несуразном костюме и лакированных штиблетах, с аккуратной бородкой и густыми усами. Он с трудом протиснулся к нам сквозь многочисленные столики. Жестом короля отодвинул трактирщика и, обращаясь ко мне, спросил:
- Тебя интересует эта картина? Она, действительно, плохая копия. Но я делаю много хороших. Они даже не копии, а совсем новые клеенки - жираф, красный олень, черный лев... А хочешь, скопирую «Отшельника Георгия»? Хочешь?!
- Кто вы? - спросил я человека, видом напоминавшего мне начало про¬шлого века.- И как вам удается копировать самого Пиросмани?
Человек тихо улыбнулся.
- Я и есть Нико Пиросманишвили. Хочешь, пойдем со мной. Покажу тебе столько интересного! И грустного! И трагического! И прекрасного!
- Хочу, - согласился я.
Да и кто бы отказался пройтись по старому Тифлису с самим Нико Пи¬росмани!
Он остановил фаэтон на Головинском проспекте:
- Вези нас, брат, на другой берег Куры! - велел фаэтонщику. - Здесь не пахнет красками Пиросманишвили. Здесь другой Тифлис.
Где-то в большом загородном доме, в мансарде, Нико показал мне картину.
- « Кутеж трех князей...»
Я молчал.
- Нравится?
Я пожал плечами.
- Знаешь, заказчик, Гублат Чавчавадзе, отказался выкупить ее из-за уродливости.
- Что же здесь уродливого?
Голубое небо с барашками бегущих облаков, зеленые склоны гор, деревья и великолепно выписанные портреты.
- Да плюнь ты на этого Гублата! Продадим картину в Лувр. Ее купят за огромные деньги.
- Нет! - отмахнулся Николо. - Зачем продавать? Пусть висит здесь. При¬дут люди. Увидят. Скажут: «Это нарисовал Нико». Так что пусть висит.
Клеенки. Полотна... Яркие краски и темные. Много лиц. И почти ника¬кого движения.
- Почему?
- Разве знаю?..
Я видел на картинах, которые показывал мне Пиросмани, не отдельные лица, а целый народ. И пейзажи у него - не отдельная гора, холм или улица. Но вся Грузия. Он привел меня в столовую «Симпатия». На стенах ее - пор¬треты царицы Тамары, Наполеона, Пушкина... Много портретов. Все, кого изобразил Николо, смотрели на нас своими черными глазами. И волосы их были черны. И брови. И носы горбатые. Все они были грузинами.
- Это не я рисовал, - с сожалением, как мне показалось, сказал худож¬ник. - Это Карапет Григорьянц.
- А если бы рисовал ты?
- Сделал бы то же самое.
- Тебя можно назвать талантливым, гениальным, великим. Но это будет лишь частью правды.
- Какова же вся правда?
- После каждого из этих слов надо поставить «грузинский».
Художник улыбнулся:
- Спасибо, батоно Володя.
У одной из картин я спросил:
- Почему ты свои застолья называешь кутежами?
- Это ты их так называешь. На самом деле - это каждый раз трапеза.
- Ну хорошо, - сказал я. - Пусть трапеза. Тогда ответь, почему столы твои бедны? Куриная ножка, пара кусочков шоти, одна форелина... Тебе жалко подать к столу жареного барашка, много зелени и пури, и лобио, и сыра?
- Нет, не жалко. Совсем не жалко. Только зачем? Людям ведь не много надо.
- А почему они во время застолья не разговаривают друг с другом, даже не едят?
- Это спокойные люди. Куда им торопиться? То, что подано на стол, они все равно когда-то съедят и выпьют. Зачем спешить?
- Пиршества твои печальны. У людей в глазах тревога и ожидание. О чем они хотят знать?
- Сколько лет им осталось жить? Будет ли гроза? Может, боятся войны или голода?
- Твои герои подняли воловьи рога с вином. Не будем же им мешать. Отправимся дальше, - предложил я.
Нико не спорил. В каком-то подвале, бывшем духане, расписанном, я сказал:
- У тебя все трапезы или праздники.
Пиросмани обиделся:
- Ты плохо смотришь: «Очаровательная красавица», «Дворник», «Кре¬стьянка идет за водой», « Пастух со егадодо баранов » и «Отшельник Георгий», и лев, и олень, и жираф... А вон, посмотри - женщина с кругжеей ИИВ&,
- Погоди, Нико! Женщина ведь тоже пирует. Она пьет пиво.
- Говорю же, что ты плохо смотришь. Вместо пены из кружки растут цветы.
- Растут?
- Нет, пена превратилась в цветы.
- Как? По каким законам?
- По моей воле. Я так захотел.
Он дружил с продавцами мацони и кобийского сыра, с мясниками, шар манщиками, пекарями, духанщиками... Они знали и любили его. Пили ним вино. Когда же карманы художника становились дырявыми, совал ему деньги: «Не стесняйся! Бери! Разбогатеешь - отдашь».
Картины Нико становились модными. Их покупали и продавали. Кто-т богател на этом. Но только не художник.
- Ты великий человек, - сказал я ему.
- Да ладно! Какой я великий?! Мазал стены своими рисунками в духанах а погребках, раскрашивал вывески и витрины, рисовал лица друзей и род¬ственников. А они говорили, что не узнают себя на моих клеенках. Я заработал вот за эту картину, - он указал на полотно, висящее на стене, - «Фаэтон и ночной кутеж» - стакан вина и тарелку супа.
- Фирмы «Тамада» и «Старый Тбилиси» построили бы тебе из марочных бутылок, наполненных лучшими из вин, двухэтажный дом за эту картину.
- Ты так думаешь? Тогда давай одну из этих бутылок выпьем сейчас.
Я купил двухлитровую керамическую бутыль с видами старого Тифлиса:
домики под черепичными крышами, террасы, веранды, уютные дворики. У продавщицы, торгующей водой, попросил два стакана.
- Сейчас, батоно, - заспешила она, - вот только ополосну их.
- Так они чистые...
- Пусть будут еще чище. Когда еще великий Николо придет сюда?!.
Я протянул ей десять лари. Женщина убрала руку за спину.
- Как возьму деньги, батоно? Грех. Это все равно, что из храма украсть свечку.
Мы пили терпкое напареули стакан за стаканом. Не закусывая и не пьянея.
- А ты хорошо пьешь, - похвалил меня Нико.
- А ты хорошо рисуешь.
Мы рассмеялись.
- Знаешь, - сказал художник после пятого стакана напареули, - а ведь было время, когда я был абсолютно счастлив. Имел двухэтажный дом, лавку, мастерскую. Люди уважительно приветствовали меня: «Светлого утра вам, батоно Николо! Доброго дня вам! Теплого вечера!»
- А когда ты был очень и очень счастлив? - задал я вопрос.
Николо теребил свою бородку, крутил ус, долго молчал, а затем ска¬зал:
- В детстве... Когда отец научил меня выращивать цветы и сажать в землю виноградную лозу.
- Тебя разорила та самая французская певичка? - спросил я неосто¬рожно.
- Э-э-э! Что значит разорила? Можно быть нищим, имея сундук с золо¬том.
Дело было так. В Тифлис приехал театр миниатюр «Бель Вю». 7 апреля 1909 года. Бенефис Маргариты де Севр. Красивая, взбалмошная, с приятным голосом и пышным телом. Нико влюбился в актрису. Влюбился безумно. Как мог только он, Николо Пиросмани. Он скупил цветы пяти садов и завалил гостиничный номер певицы букетами.
- Это неправда, что я дарил ей лишь розы. Нарциссы, лилии, камелии... Неправда и то, что Маргарита была недостойна моей любви. Пушкин любил свою Анну и посвятил ей стихи. Я любил Маргариту и написал ее портрет.
- Ты обижаешься на нее?
- За что? Она доставила мне миг счастья. Разве только миллиона цветов стоит это?! Не обижаюсь. Жаль лишь, что, не попрощавшись, уехала. Он достал из кармана своего пиджака голубую шляпную ленту:
- Все, что осталось от нашей любви.
- Нет, Нико, - не согласился я. - Осталась картина «Актриса Маргари¬та» . Это твои цветы держит она в руке?
- Конечно! А чьи же?
- Картина хранится в Лувре.
- Мне до этого нет дела.
Часто его картины вызывали у меня грусть, жалость, восторг, недоуме¬ние. И его мысли: «Я никогда не радовался чужому горю». Или: «Я не судья, чтобы в своих картинах выносить приговор князю, кинто или монаху».
- А знаешь, - сказал он однажды, - я ведь ходил в дни революции по городу с красной лентой, на которой было написано по-русски «Свобода».
Пиросмани и красная лента? Это вызывало улыбку.
- Я часто исчезал из Тифлиса с ящиком для красок и кистей. Потом ящик затерялся, и я носил свои сокровища в мешке.
- А говорят, рассовав по карманам?
- Это уже позже. Когда я болел и сильно пил... Часто исчезал, чтобы бродить по Грузии. Но всегда возвращался в Тифлис.
- Последний раз... - начал было я.
Но Нико прервал:
- Последний раз в 1918 году. Перед Пасхой. Раскаты грома большой вой¬ны и большой революции доходили до Тифлиса. Война и революция - всегда кровь. Не было работы. Духаны и лавки закрыты. Я спился. Я умирал.
Боль сдавила мне грудь. Боль и обида за незащищенного людьми и судь¬бой гения.
- И не находил я больше друзей, - продолжал художник. - И негде было отогреть не то чтобы душу, но и тело. Я потерял все. Последней - гор¬дость. Ходил и искал, кто бы мне подал тарелку супа. Но Бог еще раз по¬жалел меня. Духанщик на улице Малоканской заказал картину. Не помню какую. Он кормил меня и давал водки, без которой я уже не мог прожить. Картина... Я написал бы ее за пару дней, но тянул с работой, потому что это давало мне пищу.
Затем Нико привел меня в Дидубе, на улицу Потийскую.
- Мое последнее жилище, - сказал художник.
Его приютил многодетный бедный сапожник Арчил. Он не заказывал Пиросманишвили картины, потому что ничего не смыслил в живописи. Просто пожалел нищего, больного человека. Чулан, низкий потолок, вместо стола какой-то ящик, кушетка из досок.
- Одним из последних, с кем я говорил здесь, был Ладо, художник. Он пришел ко мне по поручению художественного общества Грузии и принес немного денег. «Окажи мне уважение, - сказал я ему, - выпей стакан воды». Но он отказался. Может, оттого что я не предложил вина? Но его не было у меня. Я протянул ему кусок хлеба. Но он не взял и пури. Обидел меня Ладо.
В это время к нам подошел импозантный мужчина в элегантном костюме с яркой косынкой вместо галстука и в лакированных штиблетах.
- Батоно Пиросманишвили, не обижайся. Я не желал сделать тебе больно.
Нико поднял на человека свой грустный взор.
- А-а-а! Ладо Гудиашвили!
- Я не хотел вас обидеть, мэтр Нико! Видит Бог, не хотел. - И уже, обращаясь ко мне, будто ища защиты, объяснил: - Здесь, в подвале, под лестницей, возле мусорного ящика, дети бросали камни в приоткрытую дверь чулана, за которой сидел старик с трясущейся головой, и кричали: «Художник Пиросман! Художник Пиросман!»
«Там действительно Пиросмани?» - спросил я детей.
«Да», - ответили они.
«Так почему же вы бросаете в него камни?»
«Потому что он слабее нас».
Я прогнал детей. Вошел в чулан. На ящике стоял один стакан и лежал один кусочек хлеба. Поймите, я не смог... Не смог съесть этот хлеб.
Зато какие картины показал мне Николай Асланович!
- То были мои последние клеенки, - с грустью сказал Нико, - Самые последние. Ладо похвалил их. Мне было приятно. А потом я умер. Не сразу, конечно. Три дня лежал здесь в беспамятстве. Меня нашел Арчил. В боль¬ницу на фаэтоне отвез сосед Илья.
- Зайдем в ту больницу, - попросил я художника.
- Зачем? Мне больно.
- Если больно, то не стоит...
Но Пиросмани вдруг изменил решение:
- Зайдем!
И вот я листаю старую больничную книгу. « 7 апреля 1918 года доставлен в приемный покой мужчина неизвестного звания, бедняк, на вид лет шести¬десяти... В тяжелом состоянии, с отеком всего тела, со слабым пульсом, без сознания и через несколько часов, не приходя в сознание, скончался».
Так и записали: «неизвестного звания, бедняк, лет шестидесяти».
- А может, это был не ты, Нико? - спрашиваю я с надеждой.
- Это был я. Какую из своих расписанных клеенок подарить тебе? - спро¬сил меня художник.
- Да где же ты найдешь их, клеенки эти, Нико?! Все давно раскуплено за бесценок, разворовано, обменяно тобой на суп и вино.
- Ладно, батоно Володя, я нарисую любую из них, пока ты будешь пить вино вон за тем столиком, изредка обмакивая в него пури. Я любил так делать... Хочешь «Жирафа»? Или «Пасхального барашка?» А лучше «На¬тюрморт». Конечно же «Натюрморт»...
Он стал доставать из карманов кисти и краски, раскладывать их перед собой. Откуда-то появилась клеенка. Нико забыл обо мне. Он творил!
- Батоно! Да ты ничего не ешь, - обиженно сказал мне в это время один из моих друзей, возвращая в кабачок Пассанаури, - тебе не нравится шаш¬лык? Эй! Принесите нашему другу горячие кебабы на вертеле!
Я ел кебабы, обжигаясь. Горячий сок стекал с моих губ, пальцев, брызгал на рубашку.
Потом мы пили кофе. Это тоже было волшебством. Ароматные зерна здесь же, при нас, помололи на ручной кофемолке, турки залили холодной водой и довели их содержимое на горелках до кипения, но закипеть не дали.
- Такого напитка не сварят даже там, где выращивают кофе, - ска¬зал я.
- Может, заказать еще чашечку?
- Нет. Столько радости сразу - это слишком.
Подошла дородная женщина в красном платье с не по-горски открытой грудью.
- Какой-то мужчина просил передать вот это, - протянула она мне рулон клеенки.
В моих глазах застыл вопрос: «Кто эта женщина? Где я ее видел раньше? И что это за сверток? »
- Это Софико, местная официантка и жрица любви, - сказал один из моих друзей.
- Да нет, - ответил я. - Это дама с картины Нико «Женщина с кружкой пива».
- Здесь вообще не пьют пиво, - был ответ. - Какое пиво в горах Грузии? Здесь божество - вино.
Но я-то точно знал, что это она.
- Бери же подарок, - сказала женщина. - У нас не принято отказы¬ваться.
Я принял рулон и развернул его. Все ахнули: перед нами искрилась яр¬кими красками картина «Кутеж кинто с органщиком Датико Земель». Та самая картина, что висела на стене. Только свежая, пахнущая красками и излучающая музыку шарманки.
- Он все-таки прислал! - сказал я. - Сам выбрал и прислал.
Наше авто спускалось вниз по ущелью, умытому дождем. Я сидел рядом с водителем Гоги и хорошо видел мокрые деревья, которые ласкало солнце, белые горы, бурые скалы...
- Ваша Грузия - сказка, - сказал я друзьям.
Они согласились:
- Да, сказка. И мы в ней живем.
Потом я повернулся к сидящим на заднем сидении и спросил:
- А где подаренная картина?
На меня глядели удивленные глаза.
- Какая? - наконец спросил один из друзей.
- Та, что прислал мне Нико.
- Ты задремал, батоно, устал, видно. Тебе что-то приснилось.
Но я-то знал, что все это время не сомкнул глаз, бродя по старому Тиф¬лису с Пиросманишвили.
Потом мы стояли на грузинской земле, обдуваемые бодрящим ветром Дарьяла, и пили вино за великого сына Грузии - за Нико.
Прилетела откуда-то мелодия шарманки. Грустная мелодия, но добрая и яркая, как краски Пиросмани.
Категория: Очерк | Просмотров: 770 | Добавил: rtsipinova
Всего комментариев: 0
avatar


16+
Сетевое издание "КОПИРАЙТЕР", сайт издания - http://copyreg.ru,
зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи,
информационных технологий и массовых коммуникаций 03.10.2014 года
Номер свидетельства о регистрации: ЭЛ № ФС 77 - 59430
учредители: Сацыперов Ф.И., Сацыперова Ё.П.,
главный редактор: Сацыперов Ф.И.,
почта: greatinquisitor@yandex.ru
телефон редакции: +7 952 244 36 51
Полную информацию смотрите на странице Контакты

Русское информационное агентство "Агентство практической журналистики "АКВИЛА"" зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи,
информационных технологий и массовых коммуникаций 10.10.2014 года
Номер свидетельства о регистрации: ИА № ФС 77 - 59624

По вопросам сотрудничества обращайтесь: aquila-ia@yandex.ru
Полную информацию смотрите на странице 


ПРОЕКТЫ

Бессмертие возможно

Наука и техника. Первые шаги

Псковская область - там начинается Родина 



!