11:03 Выжил, чтобы победить |
| За колючей проволокой он думал об одном: как вернуться к своим и бить врага Уфимец Василий Александрович Прокин – известный на Урале геолог, разведчик природных богатств. А семь десятилетий назад ему довелось быть артиллерийским разведчиком. Но сначала пришлось испытать горечь плена и пройти долгий путь к своим. Память у моего 92-летнего собеседника отличная, а если вдруг что запамятовал, тут же на помощь приходит его жена Татьяна Алексеевна. Помогла нам и книга воспоминаний, которую ветеран написал для родных и друзей в 90-е годы. Ирек САБИТОВ  Василий Александрович Прокин Фото автора Штаны забрали в колхоз - …Наша семья из Свердловской области. Жили в деревне Шата Сухоложского района. Я у родителей был один. В 1929-м (мне исполнилось всего семь) мама умерла от туберкулеза. Отец женился на женщине с сыном, чуть младше меня. Его звали Саша, мы с ним были как братья. (Во время войны он стал снайпером, погиб на Украине в боях за город Белая Церковь). А мачеха меня воспитывала как родного. Однажды просыпаюсь среди ночи. Лампа зажжена, сундук открыт, кто-то нашу одежду перебирает и описывает. Всё унесли - отцовский пиджак, брюки… Потом лошадь увели. - Раскулачили? Вы что, богато жили? - Одна лошадь. Какое же это богатство? Но женщина, на которой женился отец, тоже имела лошадь. Уже богачи! - Неcколько фронтовиков рассказали мне похожие истории: активисты сводили счеты с односельчанами. - У нас тоже… Против отца выступал Григорий Поликарпович, наш дальний родственник. Отец не стал ждать. Бросил дом и всё оставшееся имущество и перевез нас в поселок Асбест. Добывал асбестовую руду в карьере. В этом поселке жила мамина сестра, вот у нее мы и поселились. Ютились в одном домике. А потом отец из-за асбестовой пыли заболел туберкулезом. Врачи посоветовали уехать в деревню. Мы перебрались в Глядены в том же Сухоложском районе. Но отца это не спасло. В 1936 году он умер. Война началась, а я часы купил - …В 38-м после семилетки я поступил в Свердловский железнодорожный техникум. После второго курса мы как будущие путейцы проходили практику - строили и ремонтировали пути на участке Казань – Бугульма. В основном насыпали песок да щебень. Еще костыли приходилось забивать в шпалы – тяжелая работа. Трудились и по воскресеньям. Однажды наш мастер Жилкин говорит: «Война началась!» С востока на запад пошли эшелоны с войсками и военными грузами. В кабине машиниста – обязательно солдат с винтовкой. В августе практика кончилась, нам зарплату выдали. Я в Казани купил свои первые наручные часы и был ими очень горд. У студентов-железнодорожников была бронь, но в ноябре 11 человек, и меня в том числе, вызвали в райком комсомола и предложили поступить в Свердловское военно-политическое училище. Мы, конечно, согласились. Проучились четыре месяца. Коммунисты получили звание политруков, комсомольцы (и я среди них) – заместителей политруков. 8 апреля 1942 года наш выпуск отправили на Южный фронт. На фронт. Которого уже нет - …В вагоне 44 человека, втиснулись по десять на каждые нары. С боку на бок поворачивались все вместе, по команде. Еще четверо - без места. Ночью в проходе, днем спят. И так месяц. Утром 10 мая прибыли в политуправление Крымского фронта в Керчи. Нам выдали иранские винтовки, по 60 патронов (говорили, подходят и немецкие) и по одной «лимонке». Выделили командира роты, молодого лейтенанта. Приказ: «Двигаться на фронт». Это 80 километров на запад. Мы не знали, что именно в это время немцы прорвали нашу оборону и двигаются нам навстречу. Шли мы всю ночь. Утром командир приказал: «Перебежками!» Бежишь, падаешь в грязь (прошел обильный дождь). Никакого противника нет… Надоело. Пошли толпой. Тут появились «Мессершмитты». Бьют из пулеметов, кидают маленькие бомбы. Мы по ним из винтовок. Ьез толку… Вечер. Мы в чистом поле. Вырыли штыками ямки и заночевали. Фашисты с красным флагом - …Утром смотрим: навстречу группа солдат с красным флагом. Свои! Подходят ближе. На флаге белый круг со свастикой. Фашисты! Открываем огонь. Рядом дорога, на ней наши грузовики, застрявшие в грязи. Мы с Гришей Карповым к ним: может, посерьезнее оружие есть? Нашли 50-миллиметровый миномет и мины. Давай стрелять по врагу. Немцы в ответ по нам. Гришу ранило в руку, и он ушёл в тыл. Мы встретились с ним после войны. Оказалось, при эвакуации из Керчи он не смог попасть на баржу. То ли прыгнул в воду, то ли упал… Ему бросили трос. Гриша его схватил и так доплыл до Тамани. - Да… Вот что значит воля к жизни. Это, кажется, два десятка километров! С раненой рукой! В мае - вода еще холодная… - Да, бывали удивительные случаи. Еще один мой товарищ по училищу (фамилию, к сожалению, не помню) после поражения Крымского фронта оказался среди тех красноармейцев, кто укрылся в Аджимушкайских каменоломнях. Эти отряды пять с половиной месяцев героически воевали с немцами. Выжили единицы, и он в их числе. Мы с ним тоже встретились после войны. - Так… Вернемся к фашистам с красным флагом. У вас с ними бой. Вы их уничтожили? - Они нас погнали… Сзади высотка. Мы к ней. Там окопы. Тут и заночевали. Утром на дороге появились немецкие танки. Мы отступили на другую высотку, где уже были наши бойцы из каких-то отходивших частей. Танки мимо прошли, а в тех окопах, где мы ночевали, фашисты засели. Перестреливаемся… - Вами кто-то командовал? - Организации уже не было, неразбериха. Своего лейтенанта потеряли. Чтобы не попасть в окружение, двинулись в сторону Керчи. Думали, может, удастся переправиться через пролив на материк. Я шел с двумя товарищами – Полухиным из Первоуральска и пожилым кавалеристом с Кубани. К вечеру пришли в поселок на берегу залива. А там на дороге немецкие танки. Расстреливают всех, кто пытается пройти в Керчь. Все-таки попали в окружение! Скорей обратно в степь... Я не готов погибать - …На рассвете третьих суток оказались на окраине Керчи. Частные дома, люди у выкопанной недавно канавы – они там прятались при обстрелах. Увидели нас, замахали руками: «Уходите, а то немцы заметят, расстреляют нас за то, что вас укрывали». Неподалеку нежилой дом. Мы туда. На чердак, и тут же заснули. Днем будит чей-то голос: «Слезайте!» Это местный житель к нам поднялся. «Ночью уйдем», - отвечаем. Огляделись. Неподалеку немецкие пушки. Да, вот бы отсюда огонь нашей артиллерии корректировать… Недолго мы там прятались. Местный вернулся с немцем. У того автомат. Рукой машет: «Ком!» Делать нечего, слезли. Первым делом попросили воды. Немец оказался незлым, отвел нас к колодцу… Так начался мой плен. - Ну, вообще-то вы могли убить этого немца и еще нескольких. И героически погибнуть. - Да, оружие было при нас… Не был я готов погибать. Верил, что сбегу и продолжу воевать. И что мы победим. - Вас допрашивали? - Нет. Отвели на поляну, огороженную колючей проволокой. Там человек 50 наших пленных. А наутро погнали вглубь Керченского полуострова. Два дня шли. Еды нам не давали. Сухари, какие-то концентраты еще оставались в вещмешках – вот их и грызли. У одного целый мешок сахара был, он им делился. На привале в каком-то селе я увидел кучу выброшенных книг. Поднял учебник географии и выдрал карту Украины: если сбегу, пригодится. На станции Семь Колодезей загнали нас в товарные вагоны. Ни нар, ни скамеек. Повезли на запад. Навстречу поезда с немецкими солдатами. Гогочут, пиликают на губных гармошках... Примерно через сутки прибыли мы в Кривой Рог. Лагерь размещался в бывших конюшнях кавалерийской части Красной армии. Всех сразу разделили по национальностям: отдельно русских, украинцев, белорусов… Спали на бетонном полу. Вместо постели шинель, вместо подушки вещмешок. Недели через две – опять погрузка в поезд. Привезли в поселок Марганец Днепропетровской области. Маленький лагерь в здании школы. Пленных примерно 50. Вокруг колючка, по углам вышки с солдатами, по ночам территория освещается. Спали на двухэтажных деревянных кроватях. Еда утром и вечером. Но что за еда? Баланда: вода с крупой или овощами. Булка хлеба на восьмерых. Один режет, другой поворачивается спиной: «Кому?» - «Иванову… Петрову…» Каждый день водили на работу на марганцевый рудник – всю его территорию огородили колючей проволокой. Меня и Николая Агафонова из Нижнего Тагила (мы вместе учились в училище) определили к экскаватору, который грузил руду в вагоны. Часть ее просыпалась, мы подбирали лопатами и закидывали обратно. Подружились с машинистом, местным рабочим. Однажды его дочь принесла нам горшок картошки с салом. Это был пир. Побег вне плана - Как с вами обращались немцы? - Однажды на территории лагеря меня немец остановил, велел ждать. И ушел. Возвращается и дает чашку супа. Жирный такой суп… С чего вдруг? Другой случай. Копали мы котлован. Потом плюнули. Сидим, о еде разговариваем. Прибегает немец-прораб. Раскричался… Первых попавшихся выбрал, и по его указанию нам за саботаж всыпали по несколько ударов розгами. Вообще внутри лагеря правили не немцы, а украинские полицаи. Они больше злобствовали. Как-то я сказал, что фашистов ждет расплата. Это услышал полицай. Затащил меня в свое помещение и дал пять ударов розгой. Или спускаемся утром со второго этажа, чтобы идти на работу. На лестничной площадке стоит полицай и каждого проходящего бьет винтовочным прикладом. Просто так… Мы строили планы побега. Например, утром в полутьме, в саду, по которому нас водили в карьер. Но на это не решились. Однажды вернулись с работы – одного нет. Обидина, парня из Саратова. Сбежал? Как? Что с ним стало? Так и не узнали. А вторым сбежал я. Без плана, без подготовки, неожиданно для самого себя. Это случилось 24 сентября 1942 года. Утром привели нас на площадку около шахты. Николая со мной не было: он поранил ногу и остался в лагере. Я иду из туалета… А рядом на рельсах поезд с рудой… Начинает потихоньку двигаться… Вокруг никого. Решение созрело мгновенно. Я бросился под вагон. Под ним рама из довольно широкого швеллера - можно лечь боком. Для меня это оказалось нетрудно: в школе и техникуме я занимался гимнастикой. На выезде с площадки - остановка. Вижу ноги двоих немцев-охранников. Шагают вдоль состава. Гудок, вагоны дергаются… Едем. Всё, лагерь позади! К своим! - …Минут через 20 остановка, видимо, перед семафором где-то на окраине поселка Марганец. Я выскочил, и в канаву. Поезд ушел, я лежу. Огляделся – никого. Узкая улица, частные дома. Вхожу во двор ближайшего. Никого. Я в огород и дальше по откосу, в широкую лесистую долину Днепра. Одинокий домик. Встречает женщина. «Мне бы переодеться», - говорю. (В лагере на гимнастерке и брюках нанесли широкую белую полосу – знак пленного). Она вынесла залатанные штаны, а рубашки не нашлось. Разрешила спрятаться в сарае, дала еды. И предупредила: «Ночью лучше не ходи, а то попадешься патрулю». Я просидел там весь день и всю ночь. Наутро двинулся дальше на восток, в сторону Днепра. Вдруг лес кончается. У берега большая лодка, в ней пленные красноармейцы под охраной немцев. По-моему, пленные вылавливали бревна, отцепившиеся от плотов при сплаве. Я не обратил на немцев внимания, и они на меня тоже. Ну, идет по тропинке 19-летний парнишка в старых брюках и белой нательной рубахе, и пусть себе идет. - К концу сентября фронт откатился далеко на восток… - Я знал, что линия фронта находится где-то на Кубани, в предгорьях Кавказа. Это несколько десятков километров. Через Днепр удалось перебраться в лодке с мужиками, направлявшимися на сенокос. Среди них оказался еще один беглец из плена, который уверял, что немцы его отпустили по состоянию здоровья. Оказавшись на восточном берегу, мы с ним от избытка чувств затянули «Бежал бродяга с Сахалина». Через несколько километров, у большого села Балки, увидели людей с ружьями. Это были полицаи. Отвели нас в здание бывшего сельсовета. Толстый парень в коричневой форме со свастикой на рукаве назвался оберштабфюрером и начал допрос: «Где и когда вас сбросили с самолета? Куда направляетесь?» Увидел мою карту и давай орать: «Карта? Ага, значит, вы партизаны!» А я: «Да разве партизан такими картами снабжают? Нас немцы из плена отпустили домой по болезни». Назвал кубанскую станицу, о которой услышал от кавалериста... На ночь нас заперли в чулане, а утром отпустили. С попутчиком мы вскоре расстались. После этого в большие сёла я не заходил, чтобы не нарваться на немцев или полицаев. Вот, наконец, поселок Веселый на правом берегу Таганрогского залива. На той стороне, в 30 километрах, – Кубань, Краснодарский край. Оказалось, туда ходят баркасы. Но за переправу надо заплатить 100 рублей, а у меня ни копейки. Пристроился работником к одной хозяйке, стал косить ей камыш - там он вместо дров. А потом просто походил по домам. Кто даст рубль, кто пять, кто марку (она шла за 10 рублей). Дня через два насобирал сотню, и на рассвете на пристань. Там с десяток пассажиров. Благополучно приплыли на кубанскую сторону у станицы Старощербиновской. Наконец я оказался в хуторе Свободном. Немцы и полицаи туда не совались, но чтобы остаться на ночлег, требовалось указание старосты. Тот определил меня в семью по фамилии Хаблик. В хуторе нашли пристанище более десятка красноармейцев, бежавших из плена или оказавшихся в окружении. Уже начиналась зима, и мы решили, что лучше дождаться прихода Красной армии в этих местах, где нет фашистов. Мои хозяева не возражали против того, что я у них «приземлился» надолго. Но однажды ночью всех нас подняли полицаи и отвезли на телегах в станицу Новодеревянковскую. Там в клубе собрали сотню таких же беглецов. Выяснилось, что немцы отступают с Кавказа и хотят угнать нас в Германию. Только возможности такой, у них, похоже, уже не было – как бы самим удрать. Мы думали, что нас могут расстрелять. Нет, отпустили. Вечером мы на тех же повозках вернулись в хутор. Организовали дежурство, чтобы в случае новой облавы сбежать в камыши. С юга загремела канонада. Мы решили: пора. Двинулись всей группой по льду лимана, ориентируясь по звуку стрельбы. Прошли километров десять, до станицы Привольной - а там уже наши. По-моему, это было 23 февраля 1943 года. Полицай мне не товарищ - Судя по фильмам, чуть ли не все бывшие пленные отправлялись прямиком в ГУЛАГ. А я слышал от ветеранов, что после быстрого разбирательства их возвращали в строй. Как было в вашем случае? - Мы представились первому встреченному командиру. Нас тут же определили в 904-й гаубичный артполк. Разместили на окраине станицы. Помню обугленные стены одного дома: немцы сожгли его вместе с людьми. Ну, мы гаубицы изучаем. Я маме в Глядены письмо написал: жив, здоров, продолжаю служить. Тут приказ нашей группе: прибыть в станицу Степную. Там спецчасть в школе, проверяют таких, как мы. Только вместо беседы нас заталкивают в зал, полный разного народу. Кто в лохмотьях, кто в немецкой форме… Некоторые пьяные… Мат-перемат… Ну, понятно: это полицаи и прочие фашистские прихвостни! А мы-то здесь почему? Сбились в кучку и просидели так всю ночь. Наутро нас начали вызвать по одному. Вопросы задавали вежливо, потом предложили написать объяснительные: как оказались в плену или окружении, что делали. Потом дошло: та ночь была частью проверки. Вдруг кто из гитлеровских прислужников нас признает за своих? Ну, вот и всё. Меня перевели в станицу Брюховецкую, где находился запасной полк. В основном занимались тем, что ходили за камышом на озеро за несколько километров. Потом нас отрядили на переноску снарядов. Весна выдалась ранняя, дороги превратились в кашу, машины встали. И вот нам дают по четыре снаряда для «сорокопяток», и вперед, неси к линии фронта в вещмешке. В станицу Гривинскую, несколько десятков километров в один конец. По колено в грязи! А куда деваться - приказ. Возьмите меня в разведку! - …В начале апреля 43-го прибыли представители частей нашей 51-й армии. «Кто хочет в разведку?» - «Я!» Узнали, что в плену был, не взяли. «Кто хочет в артиллерию?» - «Я!» Взяли. Привезли в село Семибалки на берегу Таганрогского залива. В 239-й артполк 77-й стрелковой дивизии. В полку три артдивизиона : у двух - 76-миллиметровые пушки, а у нашего, третьего, - 122-миллиметровые гаубицы. Я топографию знал, и меня определили в топовычислители. Моя работа – соотнести местность с картой, обозначить наши позиции и наблюдательные пункты, провести все вычисления, чтобы орудия могли без задержки вести огонь. А позже я стал начальником отделения разведки, ходил через линию фронта к немцам. Так что довелось-таки поработать разведчиком. На берегу залива мы стояли для отражения возможного немецкого десанта. Жили в землянках в саду. Ели фрукты, купались в море – это были самые спокойные месяцы за всю войну. В конце августа с той стороны Таганрогского залива послышалась канонада. Южный фронт начал операцию по освобождению Таганрога. Нас перебросили в Ростовскую область. Двинулись с боями на запад. Помню, прошли деревню Октоберфельд и станцию Пришиб, знакомые мне по дороге из плена. Попали под артобстрел. Вещмешок пробило осколком, меня не задело. Потом начальник штаба дивизиона капитан Патлатюк взял меня на совещание в штаб полка. На обратном пути шли вдоль лесопосадки. Сверху гул моторов. Три десятка бомбардировщиков «Хейнкель». И черные точки под ними. «Бежим!» - кричу. В сторону… На землю падаем… Землей только присыпало. Они целились, конечно, не в нас, а в технику, скопившуюся в посадке. В те дни в небе установилось равновесие. 30-40 «Хейнкелей» летят на восток, чуть в стороне примерно столько же «Петляковых» - на запад. И ноль внимания друг на друга. Однажды подходит комсорг полка старший лейтенант Яцко: «Есть мнение назначить вас комсоргом 3-го дивизиона». – «Я же в плену был». – «Ничего, мы вам доверяем». И прибавилось у меня дел. Принимать новых ребят в комсомол, проводить собрания перед серьезными боями. - Что можете сказать о потерях? - Конечно, у нас они были меньше, чем в пехоте. За всю войну в нашем взводе управления погибло человек пять. Не помню, сколько из огневиков (солдат и офицеров, ведущих огонь из орудий – И.С.). Наверное, примерно столько же. К осени вышли к Днепру в районе Каховки, там фронт остановился. На левом берегу у немцев остался плацдарм в районе села Большая Лепетиха. Они там окопались на кургане, с которого просматривали наши позиции. Оттуда били снайперы. Там погибли разведчик Мосякин и связист Ганьков, которые тянули провода к наблюдательному пункту. Я тоже попытался пробраться к этому НП. Вокруг зацокали пули – пришлось вернуться. После боев на Левобережье Украины я получил первую награду – медаль «За боевые заслуги». В марте 44-го дивизию перебросили к Сивашскому заливу, чтобы идти в Крым с севера. Остановился - окопайся - Что для вас на войне было самым трудным? - Землю копать. На фронте золотое правило: остановился – окопайся. Нам и для себя приходилось окопы рыть, и для орудий. Чуть изменилась обстановка – новые позиции, новые окопы. Если надо - орудия на руках таскали. Сиваш – это заболоченная низина. Вонючая грязь. Мы на одном из островов. Для гаубиц (у них траектория стрельбы крутая) легко нашли укрытия. Для 76-миллиметровых пушек, стреляющих по прямой, выбрать позиции оказалось непросто, так как остров был забит артиллерией, «Катюшами» и танками. Наконец окопались. Тут приказ: перевести одну батарею 76-мм пушек на другой остров, в пятистах метрах. Я уже командир топовзвода, но никаких привилегий у меня нет. Взводу поручено помочь бойцам, и мы все вместе по пояс в ледяной воде толкаем тяжеленные орудия… Вскоре они открыли огонь с этой позиции. В небе появился двухфюзеляжный разведчик «Фокке-Вульф», который мы называли «рамой». Вражеские снаряды стали ложиться у нашей батареи. Тут появились два наших истребителя, и «рама» рухнула в Сиваш. 7 апреля наш 4-й Украинский фронт начал наступление. Артподготовка… Пехота прорывает оборону противника… Мы следом. Минное поле - по нему только что проползли саперы. Мины обозначены флажками, но не обезврежены. А вдруг нашли не все? Мне поручено идти первым. Осторожно обхожу смертельные ловушки. Прошел. Все прошли! Пересекли зону немецкой обороны. К вечеру прибыли в Джанкой. Тут выясняется: нет карт для продвижения по Крыму. Мне новый приказ: привезти карты из штаба полка. Дали грузовик, и обратно на Сиваш. Вся ночь ездил. Нашел, привез. За участие в сивашских боях, в том числе проводку подразделения по минному полю, меня наградили орденом Красной Звезды. Крым наш! - …Движемся на грузовиках на юг. Навстречу - колонны пленных румын... 13 апреля освободили Симферополь. 77-я дивизия стала именоваться Симферопольская. Три дня стояли в Бахчисарае. Разместились в домах у местных жителей. Спать в нормальной постели – блаженство! Командир взвода связи лейтенант Ахтем Арифмемед (крымский татарин) показал мне достопримечательности города – ханский дворец, старую крепость. Подошли к Севастополю. С ходу взять не удалось. Копим силы. Прибывают танки, артиллерия, «Катюши», «Ванюши»… - Разве «Ванюша» - не шестиствольный немецкий реактивный миномет? - Мы так называли и их тяжелый миномет, и свой. У нашего ракета выглядела как цилиндр толщиной 30 сантиметров, длиной метр, с толстым набалдашником. На установке два яруса, по три ракеты в каждом. Мы разместились в бывших немецких окопах в насыпи у железной дороги. Набрались там крупных вшей… Пришлось чистить белье и рыть новые окопы. Немцы просматривали наши позиции с Сапун-горы, вели прицельный огонь. На наблюдательном пункте от одного артобстрела погиб мой друг разведчик Шибаев, от другого – разведчики Стражник и Бурштейн. НП восстановили, меня назначили командиром отделения разведки. Приходилось дежурить, зная, что в любой момент можешь стать целью для вражеских пушек. Наконец 7 мая перед рассветом началась наша артподготовка. Небо шуршит от летящих снарядов, земля дрожит от разрывов. 6600 стволов на 20 километров фронта! То есть на каждые три метра – ствол. И всё это било полтора часа. Целью нашей батареи была пологая высотка под названием Зернышко. И вот пехота пошла в атаку. Мы следом. Видим результаты своей работы: на высотке блиндаж, четыре наката его бревен разворочены пудовыми снарядами наших гаубиц, внутри трупы врагов. Один еще жив, ему придавило ногу… Скорей на вершину Сапун-горы. По нам стреляют немцы. Вокруг начинают падать снаряды немецкого «Ванюши». Бросаюсь в какую-то канаву. Резануло кисть левой руки, пошла кровь. Крупный осколок, но уже на излете. Кость цела. На вершину мы поднялись вечером. Ребята из третьей батареи закатили 76-мм орудия. Подтянулись другие части. Утром 8 мая открыли огонь по второй линии немецкой обороны на противоположном склоне Сапун-горы. Фашисты не выдержали, побежали. На их плечах мы ворвались на Малахов курган. Меня и разведчика Яшу Быкова прикомандировали к командиру 105 стрелкового полка для связи. С пехотинцами углубились в город. Фашисты уже не сопротивлялись, и комполка нас отпустил. На ночь устроились в брошенной немецкой машине – автомастерской. Думали пригнать ее в свой дивизион, но не смогли завести. Набрали мешок консервов для своего взвода. Я набрел на сапожную мастерскую, где в беспорядке валялись немецкие сапоги. Сменил свои кирзовые на трофейные кожаные (правда, голенища оказались разной высоты). Так и проходил в них до конца войны. К вечеру 9 мая весь Севастополь был наш. Остатки немецких частей бежали к морю в надежде эвакуироваться. Приходим в свой дивизион – наши построены, и их распекает замкомандира полка. Оказывается, на радостях многие перебрали трофейного шнапса… Знаете, чем он их пугал? «Вот отправлю в тыл, и воевать вам больше не придется!» - То есть отправиться в тыловое подразделение считалось наказанием? - Обидным наказанием. Но понятно же, что он просто пугает. Нас тут же перебросили к мысу Херсонес, это к западу от города. Там уцелевшие фашисты прижаты к морю, пытаются эвакуироваться. Немецкое командование отправило им на выручку множество больших и малых судов. Их топит наша авиация… Мы ведем обстрел… Дня через два немцы сдались. Всё, Крым освобожден. За участие в этих боях меня наградили орденом Славы III степени.  Старшина Василий Прокин (справа) с однополчанином Мансуровым после освобождения Севастополя, май 1944 г. Фото из домашнего архива - Вскоре после освобождения Севастополя состоялась депортация крымских татар. Вы знали о ней? - После окончания боев мы стояли у станции Сарабуз. В мае мимо нас вдруг пошли эшелоны с гражданскими. Открытые платформы, на них старики, женщины, дети… - Вы упоминали командира взвода связи Арифмемеда - крымского татарина. Как он воспринял депортацию? Его не отправили в ссылку? - Помимо него был еще один крымский татарин, связист Осман. По поводу произошедшего с земляками они ничего не говорили, каких-то переживаний у них я не заметил. Оба воевали до Победы. Потом их отправили к семьям в спецпоселения. Факт депортации у нас вообще никто не обсуждал. Курляндский котел - …Сажают нас в вагоны. Забавный случай в пути. На остановке поели, я котелок вымыл и выплеснул воду в дверь. А из-под вагона вылезает майор, начальник поезда. Вытирает платком мокрую шею. «Пять суток гауптвахты!» Ну, какая в эшелоне гауптвахта? В Брянске разгрузились, стоим в лесу. Насобирали маслят, выросших после дождя, зажарили. «Да это же трава», - говорит Осман. Всё же попробовал - и давай уплетать за обе щеки: «Как молодой барашек!» Нас перебросили на 1-й Прибалтийский фронт. В октябре 44-го наша 51-я армия вышла к Балтийскому морю и блокировала немецкие войска в Латвии. Образовался котел, получивший название Курляндского. Немцы пытались пробиться из него. На нашем участке каждое утро в 9 часов атаковали примерно 40 танков. Мы били по ним прямой наводкой. Сжигали несколько штук, а они выводили из строя несколько наших орудий. К вечеру бой стихал. За ночь мы меняли орудия, подвозили снаряды, и всё начиналось сначала. - Годились ли 122-миллиметровые гаубицы для дуэлей с танками? - Скорострельность, конечно, низковата – 5-6 выстрелов в минуту, потому что заряжание раздельное: отдельно вставляется гильза, отдельно снаряд. У 76-мм противотанковых пушек гораздо выше. Зато снаряд у гаубицы - больше 20 килограммов. Если уж попал, то всё. Однажды мы решили перевести наблюдательный пункт с чердака на хуторе на несколько сотен метров вперед. Вокруг засвистели пули, мы отошли и залегли. Тут я вспоминаю: забыл на чердаке трофейный плащ. Только двинулся к хутору - опять пули свистят. «Да ладно, - думаю, - пусть остается». И тут артналет. Загорелся дом, откуда мы ушли, а в стороне – наш тяжелый танк ИС. В этих боях немцы нас немного потеснили, но прорвать оборону не смогли. Тайна капитана Чернявского - …Отошли мы, а где теперь противник? Командир дивизиона майор Радченко приказывает: «Комсомол, бери двух человек, выясни, где немцы». Он меня, комсорга, часто Комсомолом звал. Я взял Яшу Быкова и еще одного разведчика – хулиганистого парня по фамилии Луганский. Прошли поле, лесок и стали наблюдать с опушки. Ага, вон на склоне высоты немцы – ранцы сложили, окапываются. Пересчитали их и назад. Навстречу – разведчики стрелкового полка. Мы рассказали им об увиденном. Фронт на нашем участке стабилизировался. Стоим у литовского городка под названием Скуодас на границе с Латвией. Противника надо постоянно прощупывать: где он, что делает. На разведку в лес ушла группа во главе с замкомандиром дивизиона капитаном Чернявским. Несколько дней минуло, никто не вернулся. Командир дивизиона приказал идти на разведку мне. - Одному? Богатырем вы, как я понимаю, не были. - Не знаю, почему он меня отправил одного. У меня автомат ППШ и два пистолета - ТТ и «Вальтер». Прошел несколько сот метров – очередь из автомата. Падаю на землю. Вернуться? Но задание-то надо выполнять. Приподнялся – не стреляют. Кто стрелял, я так и не понял. Полежал и двинулся дальше. Через километр опушка. Литовский хутор. Мотоциклы. Туда-сюда ходят немцы. Похоже, штаб. А в саду бочка с трубками, под ней огонь. Самогонный аппарат… Нанес объект на карту, и назад. Наткнулся на лежащие тела. Убитые немцы. Кто их? По разведанному мной штабу вскоре ударили наши гаубицы. Наступила зима. О Чернявском никаких сведений. Командир дивизиона приказал мне обследовать просеку, по которой ушла группа, а потом побывать в соседней дивизии – может, там что-то знают о наших разведчиках? В просеке удалось обнаружить лишь кабаньи следы. А в соседней дивизии… Офицеры рассказали, что осенью была замечена группа солдат. По ним открыли огонь. Потом осмотрели тела. Оказалось, не немцы, а свои... Мне показали могилу со звездой и табличкой, на которой значилась фамилия нашего капитана. За Победу! - …Зимой 1944-45 годов наши войска попытались ликвидировать Курляндский котел. Мы провели артподготовку, пехота пошла вперед… Но наступление захлебнулось. А меня опять легко ранило в левую руку. Нас перебросили на другой участок фронта. Наступило затишье. Даже кино удалось посмотреть – комедию «Сердца четырех». Из раскисших окопов мы на время переместились в веселую довоенную жизнь… Понятно было, что войне вот-вот конец, и всё равно это случилось неожиданно. 7 мая над немецкими позициями начали появляться белые тряпки. Первая мысль: «Белье что ли сушат?» Но уже по всей линии обороны белые флаги. Смотрим, вылезают из окопов, строятся, руки поднимают, и к нам. Приказ: «Не стрелять!» У нас их встречают и отводят в тыл… Мы тут же начали ставить палатки и делать топчаны из досок – надоело жить в сырых землянках. Вечером 8 мая – сообщение по радио: «Германия капитулировала!» Радости не было предела. Всю ночь над линией фронта шла стрельба в небо. Палили из ракетниц, из пулеметов трассирующими пулями. 9-го приехала автолавка. Мы разобрали всё спиртное, включая одеколон. Выпили за Победу… И еще… И еще… А я же спиртным не увлекался. Задремал… Открываю глаза. Почему солнце садится на востоке? Оказалось, уже утро, восход. А я в ту ночь дежурил по взводу управления дивизиона, должен был часовых менять... Потом я долго не мог терпеть даже запах одеколона. Летом нас посадили в эшелон, и на восток. Опять воевать? Но пока ехали, война с Японией кончилась. И началась моя мирная жизнь. «Мне понравилось, как он смотрит» …А в мирной жизни у Василия Александровича Прокина случилась большая-большая любовь. Об этом я попросил рассказать его жену Татьяну Алексеевну. - Клуба у нас в Шате не было. Мы, молодежь, собиралась на мостике через речку Шатку. Летом 46-го здесь появился незнакомый парень. Оказалось, Вася Прокин, студент из Свердловска. Он перевез маму обратно в родную деревню и навещал ее во время каникул и по выходным. Встретились мы взглядами. Открытые серые глаза. Мне понравилось, как он смотрит. Прямо в лицо. Прямо в душу… Но у Васи был в Шате друг Артем Пивоваров, тоже фронтовик. Оказывается, они заспорили, кто же будет меня провожать. Стали соломинки тянуть. Длинная выпала Артему… Но потом все равно отношения сложились у меня с Васей. 7 октября 1947 года мы расписались. А свадьбу сыграли через месяц. Сейчас молодые сначала жить вместе начинают, а потом расписываются. А мы… Вышли из загса в Сухом Логу (в нашем райцентре), и в разные стороны. Вася на вокзал: ему надо в Свердловск на учебу, а мне на службу – я работала бухгалтером в обувной артели. Я позже к нему приехала. Поселились у его дяди. У него имелась свободная комната, он был, между прочим, секретарем обкома. В 1951 году Вася окончил Свердловский горный институт. Мы вместе с ним и его мамой уехали в Сибай. Начал он работать геологом, искал медные руды. С мая по ноябрь в экспедициях, а зимой на конференциях. Побывал Америке, Англии, Канаде, Чехословакии, Югославии… Английский язык выучил, статьи в иностранных журналах печатал. Профессором стал, занимался наукой, работал в народном хозяйстве, был даже заместителем министра геологии РСФСР. Но я его не за должности люблю. Наше богатство - дочь и сын, четверо внуков и пять правнуков. |
| Категория: Интервью | Просмотров: 740 | |
| Всего комментариев: 0 | |
